Дэвид Хьюсон - Убийство-2

Поэтому он смог увидеть, как из дверей вывезли каталку, на которой лежало что-то, закрытое черным полиэтиленом.

Через некоторое время вышла она. Та женщина-полицейский. Не красавица, да и на прическу много времени явно не тратила, но лицо ее невозможно было забыть из-за удивительных блестящих глаз, которые с живостью смотрели вокруг, ничего не пропуская.

Она всматривалась в толпу. Конечно, понимала, что он может быть где-то рядом. Рабен согнулся еще ниже и незаметно проскользнул в сторону моста и округа Вестербро.

Через двадцать минут ходьбы под мелким дождиком он снова был в церкви Торпе и рассказывал ему о случившемся. Священник казался испуганным.

— Но… ты же не видел, кого они вывезли, — сказал Торпе, он был в джинсах и рубашке. — Может, это вовсе не Давид.

Рабен сел на жесткую скамью — замерзший, голодный, несчастный. И очень одинокий. Ему хотелось поговорить с Луизой. Хотелось взять сына на руки.

— Это он.

— Может, просто несчастный случай…

— Грюнер мертв. Почему вы не хотите признать этого? Что-то происходит. Что-то ужасное…

Торпе, сильный мужчина, чуть не плакал. Он безвольно опустился на скамью в соседнем ряду и закрыл лицо руками.

— Нельзя раскисать! Соберитесь! — прикрикнул на него Рабен.

— У Давида остались жена и ребенок! — отозвался Торпе, поднимая на него влажные глаза. — И у тебя тоже семья. Подумай о них…

— Вы нашли остальных?

— Каких остальных? Ты что, все забыл? Мюга больше нет. Теперь и Давида тоже. Кроме тебя, остается только один человек — Лисбет Томсен.

— А как же Ведель? Он ведь вернулся целым. Я только слышал, у него немного крыша поехала…

— Ведель погиб в автокатастрофе в прошлом году. Так что остались только вы с Томсен.

Рабен чертыхнулся и поднял глаза к алтарю, посмотрел на фигуру на кресте.

— И где сейчас Томсен?

— Говорят, она недавно уехала из Копенгагена. Помнишь, какая она была: счастлива только в одиночестве…

От входной двери донесся звук — кто-то дергал дверную ручку. Рабен тотчас подскочил, сжал кулаки.

— Нет-нет, — успокоил его Торпе. — Думаю, это Луиза. Она звонила, пока тебя не было. Сказала, что ты подал ей знак. Конечно, я не сказал, что видел тебя, но она и слышать не хотела, пообещала прийти.

— За ней наверняка следят.

К Торпе уже вернулась его обычная рассудительность.

— Неужели ты думаешь, что она не понимает этого? — Он отвел его в боковой придел. — Посиди здесь, я проверю сначала.

Рабен молча смотрел на него.

— Я не выдам тебя, — сказал Торпе. — В Гильменде же не выдал. И здесь не собираюсь.

Спрятав Рабена, Торпе пошел открывать входную дверь.

Там стояла Луиза Рабен и говорила по телефону строгим материнским голосом:

— Йонас, делай так, как велит няня.

Торпе кивнул, приглашая ее войти.

— Ложись спасть. Я скоро вернусь.

Священник высунул голову за дверь, убедился, что рядом никого нет, и снова запер замок, потом ушел в свою комнатку в глубине церкви.

Когда из своего укрытия появился Рабен, она не бросилась к нему.

— Кто знает о том, что ты здесь? — спросил он.

— Никто. Я сказала няне, что встречаюсь с подругой. За мной ехала машина, но я зашла в бар на Вестерброгаде и вышла через заднюю дверь.

Он приблизился к ней, не зная, обнять ее или нет. В бледном свете уличных фонарей за высокими церковными окнами Луиза стояла не двигаясь, не улыбаясь.

— Я всех обзвонила, пытаясь найти тебя. Пастор не смог мне солгать. — Она вела себя натянуто и отстраненно, как будто чужая. — Зачем ты убежал из тюрьмы? Разве не мог подождать?

— Мюга и Грюнера убили.

Она отшатнулась, когда он хотел прикоснуться к ней.

— Как, и Грюнера тоже?

— Сегодня вечером.

— Почему?

— Я не знаю почему! Они все были напуганы, потому что помнили то, что случилось в Гильменде. А я не могу…

— О чем ты говоришь, Йенс?

В ее голосе звучал холод отчуждения, и это больно задело его. Луиза всегда была заодно с ним, и это было основой их отношений.

— Там, в Афганистане, что-то случилось…

— Но ведь когда ты вернулся, уже всё выяснили. А как же расследование, суд? Конечно, ты был тогда нездоров…

— Там что-то случилось. Я никогда не говорил тебе всю правду. Никто из нас об этом не говорил.

— О чем?

Рабен медленно повернул голову из стороны в сторону. Он так хотел ответить на этот вопрос. Но не мог.

— Я не помню. В голове какая-то каша… Мы вроде бы пошли в какой-то дом к местным. Там был один офицер. Потом взорвалась бомба. И после этого — сразу госпиталь в Дании. Но ведь было что-то еще… — Он в отчаянии ударил себя ладонью по лбу. — И оно сидит здесь, в этой голове, но… Мюг знал. Думаю, Грюнер тоже. Я видел это по их лицам…

— Ты встречался с Грюнером?

— Сначала я думал, что все это мои фантазии, что дело только во мне.

Он недоуменно посмотрел на нее. Такое выражение он уже видел у нее прежде, но когда? Ах да. Она же медсестра. С таким выражением она обычно разговаривает с больными людьми.

— Мне ничего не приснилось, — громче заговорил Рабен, беря ее за руки. — Все это было на самом деле. Я не сумасшедший, и они это знали, когда упрятали меня за решетку…

Она вырвалась от него.

— Йенс! Ты напал на человека в Вестербро, взял его в заложники. Утверждал, что он офицер. Ты чуть не убил его.

Рабен не знал, что сказать.

— А он был просто прохожим, — произнесла Луиза, подходя ближе, но не касаясь его. — Ты случайно встретил его на улице. Ты был болен. Может, до сих пор…

— Сейчас я здоров, — возразил он. — Если я не узнаю, что происходит, меня будут гноить в Херстедвестере до самой смерти.

— Нет… — Она вынула телефон, протянула ему. — Все зашло слишком далеко. Я хочу, чтобы ты позвонил в полицию и сдался. Сам. — Она попыталась вложить телефон ему в ладонь. — Или это придется сделать мне.

Он сжал голову руками, но не сдержал горького смеха.

— Мы придумаем, как все объяснить, — продолжала убеждать его Луиза. — Все, что тебе нужно, — это время. Делай так, как говорит Тофт, принимай лекарства.

Он не рассердился, этого он не мог себе позволить.

— Луиза, — сказал он и, прежде чем она успела увернуться, обнял ее за плечи. — Разве ты не понимаешь?

У нее заблестели глаза. Он не мог видеть, как она плачет.

— Я все это делал. Я делал все, что от меня требовали. И все равно меня не выпустили. У них есть причина.

Она все же вырвалась от него.

— Два года я тебя ждала! Одна, с ребенком. Ходила по докторам, обзванивала адвокатов. Я стала вдовой при живом муже…

— Я делал все, что от меня требовали, — повторил он тихо.

— Ты сбежал из тюрьмы. Ты ограбил заправку. И на что мы теперь можем надеяться?

— Кто-то убил Мюга. А потом и Грюнера.

— Ты нужен мне дома.