Патрисия Корнуэлл - Ключевая улика

— Если в то время, когда она ждала казни, кто-то дал ей сигарету или сигареты, это могло послужить сопутствующим фактором, — отвечаю я, переходя к описанию приюта «Либерти», некоммерческого учреждения для девушек, работающего по программе реабилитационного лечения и расположенного на Ист-Либерти-стрит, в нескольких кварталах от кладбища и неподалеку, минутах в пятнадцати ходьбы, от дома Джорданов.

Примерно без четверти семь утра 6 января сотрудница приюта, работающая в нем по волонтерской программе, начала рутинный обход жилого блока, чтобы собрать образцы мочи для выборочной проверки на наркотики. Подойдя к комнате Лолы Даггет, она постучала в дверь, но ей никто не ответил. Сотрудница вошла и услышала шум льющейся воды. Дверь в ванную была закрыта. Она снова постучала, окликнула Лолу по имени и, не услышав ответа, вошла.

Согласно ее показаниям, Лола, голая, находилась в душевой кабинке и пыталась с помощью шампуня отстирать испачканную кровью одежду. По словам сотрудницы, девушка выглядела испуганной и возбужденной и на вопрос, не поранилась ли она, ответила, что нет, не поранилась, и потребовала оставить ее в покое. Лола также объяснила, что к стиральной машине не пробиться, поэтому ей и пришлось устроить постирушку у себя. «Оставьте ваш долбаный стаканчик у раковины, поссу через минуту», — добавила она.

После этого, как следует из стенограммы, сотрудница выключила воду и приказала Лоле выйти из душевой. На кафельном полу лежали «коричневые вельветовые брюки, женский размер четыре; синяя водолазка, женский размер четыре; темно-красная ветровка „Атланта брейвз“, размер „М“, все запачканное кровью. Вода на полу в душевой была розовая от крови». На вопрос сотрудницы, чьи это вещи, Лола ответила, что эта одежда была на ней при поступлении в центр пять недель назад. «Я ее надевала, когда выходила на улицу, а потом она висела в шкафу».

Объясняя, откуда на одежде взялась кровь, Лола сначала сказала, что не знает, но потом добавила, что у нее «месячные». По свидетельству сотрудницы, у нее сложилось впечатление, что «девушка выдумывает. За ней такое и раньше замечали. Она всегда готова сказать что угодно, лишь бы оказать нужное впечатление или выкрутиться из неприятностей. Чтобы привлечь к себе внимание, заработать поблажку или выгородить себя, будет и говорить то, что нужно, и вести себя пристойно, как будто не понимая, как это воспринимают другие, и не отдавая себе отчета в возможных последствиях».

«Лола как тот мальчишка, что кричал: „Волк! Волк!“ Мне было совершенно ясно, что при менструации столько крови быть не может, — заявила под присягой сотрудница. — Кровь была на бедрах, на коленях, на манжетах брюк и на водолазке и куртке. Что-то она смыла, но и оставалось еще много. Я подумала, что если кровь человеческая, то у этого человека должно было быть сильное кровотечение.

Я также не понимала, почему Лола спала в уличной одежде, надевать которую в центре не разрешается. В этой одежде они поступают, а потом получают ее, когда уходят. Остальное время девушки носят форму. Почему Лола легла спать одетая, я так и не поняла. Вообще, все ее объяснения звучали совершенно невразумительно, и, когда я сказала ей об этом, она тут же рассказала другую историю.

Лола завила, что нашла окровавленную одежду в пластиковом мешке, у себя в ванной. Я попросила показать мешок, и она тут же заявила, что мешка не было. Сказала, что зашла в ванную умыться, а одежда уже там лежала, слева от двери. Я спросила, была ли кровь засохшая или свежая, и Лола ответила, что она была местами засохшая, а местами липкая. Клялась, что не знает, откуда взялась окровавленная одежда, но что она испугалась и попыталась ее отстирать, потому что не хотела, чтобы ее в чем-то обвинили».

Сотрудница сказала, что если это так, то получается, что кто-то забрался в комнату, где она спала, разделся и оставил вещи в ванной. Кто это мог быть и почему Лола не проснулась? Тот, кто это сделал, объяснила Лола, «тихий, как призрак… сам дьявол. Это расплата за что-то, что я сделала раньше, до того, как здесь застряла, может, тот, у кого я брала наркотики… не знаю, — добавила она, после чего разозлилась и начала кричать. — Никому не говорите! Можете, на хрен, выбросить, но только никому не говорите! Я не хочу в тюрьму! Клянусь вам, я ничего не сделала! Ничего!»

Так рассказывала на слушаниях сотрудница, и чем больше я читала, тем яснее понимала, почему в то время единственной подозреваемой считалась Лола Даггет, а о других никто и не думал.

Небрежность и явное отсутствие интереса к прочитанным мною бумагам — Марино едва удостаивает их своим вниманием — наводят на мысль, что он видит их не впервые.

— Ты уже читал эту стенограмму?

— Да, была в бумагах Джейми. Но она получила ее не от него. — Марино имеет в виду, что Джейми получила стенограмму не от Колина Денгейта.

— Он и не смог бы ее передать, потому что имеет право распоряжаться только своими документами. Думаю, Джейми получила стенограмму в Верховном суде округа Чэтам.

— Посчитала, что он все тебе покажет.

— Правильно посчитала. Но пользы от того, что я пока увидела, немного.

— Никакой, — соглашается Марино. — Как ни смотри, кругом Лола Даггет виновата. Теперь ты понимаешь, как это случилось.

— Меня смущает форма. Джейми упомянула, что Лола приходила и уходила из приюта: искала работу, навещала бабушку в доме престарелых. То есть она могла уходить и приходить практически по своему усмотрению при условии, что имела на то разрешение и была на месте к вечерней проверке. Что она надевала, когда выходила?

— Насколько я понимаю, форма, которую им выдавали, ничем особенным от обычной одежды не отличалась — джинсы, джинсовая рубашка. То же самое постоянно носили и охранники, если их можно так назвать.

— Ты говоришь в прошедшем времени. — Я отпиваю из той бутылки, которую Колин дал мне в своем кабинете. Моя черная форма промокла от пота, и поток воздуха из кондиционера холодит кожу.

— Лола Даггет — не самая лучшая реклама, особенно для заведения, которое зависит от частных пожертвований, — говорит Марино. — Богатые люди в Саванне не торопятся выписывать чеки приюту после того, как Лолу признали виновной в убийстве Кларенса Джордана и его семьи. Тем более что Кларенс помимо прочего помогал таким вот приютам, клиникам, людям, которые сталкивались с проблемами, оставались без средств и не могли позволить себе обратиться к врачу.

— «Либерти» он тоже помогал? — Я встаю и иду к кондиционеру.

— Об этом мне ничего не известно.

— «Либерти», как я полагаю, закрыт. Дай знать, если станет слишком жарко. — Я возвращаюсь на место, отмечая про себя, что Мэнди О’Тул не обращает на нас никакого внимания. Или только делает вид.