Патрисия Корнуэлл - Ключевая улика

— Армия спасения организовала там пристанище для бездомных женщин. Из старого персонала никого не осталось, и выглядит все иначе. Читаешь эти бумажки и не можешь избавиться от мысли, что у Лолы мозгов бы не хватило убить кого-то и выйти сухой из воды.

— Она и не вышла. Но мы не знаем, убила ли она кого-то.

— Дьявол надевал ее одежду, а потом оставил вещи в ее ванной. И она никому не говорит, кто такой этот дьявол, кроме того, что его зовут Мститель?

— Похоже, она вспомнила о расплате только тогда, когда ее поймали в ванной, едва ли не на месте преступления, отстирывающей кровь с одежды. — Я раскладываю перед собой следующие документы. — С ней кто-то посчитался, кто-то из ее наркоманского прошлого. Может быть, она думает, что ее подставили. Может быть, она стала называть Мстителем любого, кого считала виноватым в этих убийствах.

— Ты серьезно думаешь, что она никак к этому не причастна и не знает, кто это сделал?

— Не знаю, что и думать. По крайней мере пока.

— А вот я точно знаю, как это звучит. Так же, как и тогда. Полная чушь. Сама увидишь, когда дойдешь до ДНК. На одежде Лолы была кровь всей семьи. Я потому и сказал Джейми в первый же день, что не представляю, как она это объяснит.

— Объяснение у нее то же, что с самого начала выдвигала защита Лолы. ДНК Лолы в доме Джорданов не нашли. Ни на телах, ни на той одежде, в которой они были, — говорю я, переходя к той части стенограммы, которая включает в себя фотографии. — Ее ДНК обнаружили только на той одежде, которую она стирала у себя в ванной, и больше нигде. Только на брюках, свитере и куртке. Как и ДНК жертв. Присяжным это показалось убедительным, хотя у специалиста вызвало бы вопросы. — Я не уточняю, какие именно вопросы.

Только не при Мэнди, которая не подает и виду, что слышит нас, и вообще не проявляет к нам ни малейшего интереса, а печатает что-то на своем «блэкберри», не снимая при этом наушников.

— Голая в душе. Стирает. Вроде бы ДНК должна остаться хотя бы на одежде — она же ее трогала. И вообще, Лола ведь пришла в центр в этой одежде. То есть ее ДНК изначально была на вещах.

— Верно. Следовательно, откуда бы ни взялась эта одежда, Лола определенно оставила на ней свою ДНК к тому моменту, когда сотрудница приказала ей выйти из душевой кабинки. Тот факт, что на ее одежде обнаружили ее ДНК, ничего, по сути, не значит. Совсем другое дело, если бы там нашли чью-то еще ДНК, — говорю я, думая о Доне Кинкейд, но не называя ее имени. — Если кто-то другой надевал ее вещи, его ДНК должна была бы остаться и на брюках, и на свитере, и на ветровке, ведь так? — говорю я, осторожно подбирая слова.

Я не хочу рисковать, не могу допустить, чтобы Мэнди О’Тул услышала что-то и узнала о новых результатах анализа ДНК. Если верить Джейми, Колин Денгейт об этих новых результатах ничего не знает. Вообще почти никто не знает. Непонятно только, почему она так в этом уверена. Возможно, Джейми всего лишь выдает желаемое за действительное? По-моему, ей уже давно, еще несколько недель назад, следовало было бы принять меры для отмены вынесенного Лоле приговора. Правда вышла бы наружу, и никаких утечек можно было бы уже не опасаться. Так было бы безопаснее для дела, но не для самой Джейми. Знай я о ее новой карьере и больших планах в Джорджии, ей ни за что не удалось бы заманить меня в Саванну.

Накануне вечером она не слишком ошиблась, когда сказала, что я бы, возможно, и не согласилась помочь, если бы успела как следует все обдумать, если бы она обратилась ко мне откровенно и честно вместо того, чтобы лгать, хитрить и ставить меня в неудобное положение, в котором я сейчас и оказалась. Чем больше я размышляю обо всем случившемся, тем яснее понимаю, что должна была отказаться. Мне бы следовало направить ее к кому-то еще, но не из-за реакции Колина на мое появление и возможную критику его выводов. Мне бы стоило побеспокоиться о реакции Люси. Подумав, я бы поняла, что все, сделанное совместно с Джейми, будет окрашено неприятными воспоминаниями о прошлом и вообще это плохая идея, как ни посмотри.

— Если кто-то взял одежду Лолы и в ней совершил все те убийства в доме Джорданов, то почему его ДНК не обнаружили ни на брюках, ни на свитере, ни на ветровке? — Так Марино подтверждает, что на одежде Лолы не нашли никакой другой ДНК — ни Доны Кинкейд, ни кого-то еще.

— Другую ДНК, если иметь в виду пот и клетки кожи, можно было смыть горячей водой с мылом. Кровь — другое дело, тут многое зависело бы от количества. Если ее немного — например, ребенок поцарапал при борьбе, — то и ее, наверно, можно было бы оттереть в душе, — вслух рассуждаю я. — Тем более что в 2002 году тестирование еще не было таким точным, как сегодня. Кто-нибудь осматривал обувь Лолы Даггет?

— О какой обуви ты говоришь?

— У нее же было что-то на ногах. Обувь выдавали в центре?

— Не думаю. Только джинсы и рубашки, — отвечает Марино, не спуская глаз с Мэнди О’Тул, которая вовсе на него не смотрит. — По-моему, насчет обуви никто ничего не говорил.

— Надо было посмотреть. В стенограмме не сказано, что Лола отмывала обувь. Кстати, если уж на то пошло, о нижнем белье тоже нет ни слова. Если одежда пачкается, кровь просачивается на трусики, сорочку, бюстгальтер, носки. Но Лола стирала только брюки, свитер и куртку.

— Ох уж эта твоя обувь, — ворчит Марино.

— Это важно.

Обувь всегда готова рассказать, где побывали ноги ее хозяина. На месте убийства. На педали газа или тормоза. На пыльном подоконнике или балконе — перед тем, как их хозяин спрыгнул, свалился или его столкнули с высоты. На теле жертвы, если ее топтали или пинали, или, как было в одном моем деле, на незастывшем бетоне, когда убийца убегал с места преступления через стройплощадку. Туфли, ботинки, сандалии — каждая пара имеет свои особенности и оставляет свой, уникальный, след, каждая подбирает и уносит с собой улику.

— У того, кто убил Джорданов, должна была остаться кровь на обуви, — говорю я. — Пусть даже совсем немного, но что-то должно было остаться.

— Нет, насчет обуви я ничего не слышал.

— Теперь уже поздно. Если только Колин не хранит ее в лаборатории, вместе с другими вещдоками. — Я просматриваю фотографии, приложенные к прошению о помиловании, поданному Лолой Даггет прошлой осенью.

На первых страницах — портреты и трогательные семейные снимки, цель которых показать жертв обычными людьми, вызвать сочувствие к ним и распалить гнев и возмущение губернатора Джорджии, Зебулона Манфреда, который в конечном итоге и отказал Лоле Даггет в помиловании. Его цитата из газетной статьи, в которой констатируется, что усилия по спасению ее жизни основаны на показаниях, уже выслушанных и отвергнутых как присяжными, так и судьями апелляционного суда, приведена на следующей странице. «Можно сколь угодно долго, хоть до второго пришествия, рассуждать об этом бесчеловечном деянии, — заявил он в публичном выступлении, — но в итоге все сводится к тому, что именно Лола Даггет совершила ужасное преступление, зарезав целую семью ранним воскресным утром 6 января 2002 года. Она сделала это. Сделала без всяких на то причин, только потому, что ей так хотелось».