Патриция Корнуэлл - Суть доказательств

Я сказал: «Фрэнки, Фрэнки, что на тебя нашло? Ты помнишь, что чувствовал, что видел, когда это случилось?»

Он рассказал, что сидел на стуле перед камином, смотрел, как гаснет огонь, и вот тогда они заговорили сами. Стали ему нашептывать. Они говорили ему страшные вещи. Насмехались над ним. Потом в комнату вошла его мать. Она посмотрела на него, и он вдруг увидел это в ее глазах. Голоса так кричали, что он уже не мог думать, а потом… Потом он очнулся, мокрый, липкий, и у нее… У нее не было лица. А голоса все шептали. После того я долго не мог уснуть. Стоило закрыть глаза, как я видел Фрэнки… плачущего, перепачканного кровью матери. Я понял его. Понял, что он сделал. И каждый раз, когда кто-то рассказывал мне свою историю, со мной происходило то же самое.

Я сидела спокойно, отключив воображение, войдя в роль врача, клинициста, отгороженного от пациента белым халатом.

— А у вас, Эл, когда-нибудь возникало желание кого-то убить?

— Такое бывает с каждым, — ответил он, когда наши взгляды встретились.

— С каждым? Вы уверены? Вы действительно так думаете?

— Да. Это есть в каждом из нас. Абсолютно в каждом.

— И кого же вам хотелось убить?

— У меня нет пистолета, нет вообще ничего… э… опасного. Потому что я не хочу поддаваться импульсу. Стоит лишь представить, как вы что-то делаете, соотнести себя с механизмом действия, и все. Дверь треснула. Это может случиться. Все мерзости, все те отвратительные злодейства, что происходят в мире, начинаются с мысли. Все рождается в голове. Мы не плохие и не хорошие. — Голос его дрожал. — Даже те, кого считают сумасшедшими, делают то, что делают, не просто так, а по тем или иным причинам.

— И какая же причина стояла за тем, что случилось с Берилл Мэдисон?

Я знала, что мне нужно и как достичь цели. Я мыслила ясно и последовательно. Но приходилось напрячь все силы, чтобы блокировать лезущие в голову картины: черные пятна на стенах, колотые раны на груди, аккуратно расставленные на полке книги, терпеливо ждущие, когда их прочитают.

— Тот, кто это сделал, любил ее.

— Вам не кажется, что он выбрал довольно жестокий способ доказать свою любовь?

— Любовь бывает жестокой.

— Вы любили Берилл?

— Мы были с ней очень похожи.

— Чем?

— Тем, что не попадали в общий ритм. — Он снова опустил голову. — Одинокие, восприимчивые, непонятые. Вот почему она отдалилась от людей, стала такой настороженной, никого к себе не подпускала. Я ничего о ней не знаю… то есть… я хочу сказать, что мне никто о ней не рассказывал. Но я чувствовал, что в ней это есть. Чувствовал очень остро. Она ценила себя, понимала, кто она такая и чего стоит. Но цена, которую ей пришлось заплатить за то, чтобы быть другой, оказалась слишком высокой. И ее это злило. Оскорбляло. Что случилось, я не знаю. Что-то обидело ее. Ранило. И рана не зажила. Этим она и была мне дорога. Мне хотелось протянуть ей руку, помочь, потому что я знал, что смог бы ее понять.

— Почему же не помогли? Почему не протянули руку?

— Так сложилось. Обстоятельства… Может быть, если бы я встретил ее в каком-то другом месте…

— Расскажите мне о том, кто сделал это с ней. Как вы думаете, он мог бы помочь ей, протянуть руку, если бы обстоятельства сложились иначе?

— Нет.

— Нет? Почему, Эл?

— Потому что он был неадекватен и понимал это.

Случившаяся с ним внезапная перемена застала меня врасплох. Мой гость вдруг стал психологом. Голос зазвучал спокойнее, увереннее. Хант сосредоточился, крепко стиснул пальцы.

— Он очень невысокого мнения о себе и не способен конструктивно выражать чувства. Влечение оборачивается одержимостью, любовь становится патологической. Любить для него означает владеть, потому что он не уверен в себе, чувствует себя недостойным этого чувства. Поэтому его легко испугать. Он видит угрозу там, где ее нет. Когда его тайная любовь не находит отклика, им все сильнее овладевает навязчивая идея. Фиксация на предмете своего вожделения усиливается настолько, что ограничивает его способность реагировать и функционировать. Это примерно то же самое, что и голоса, разговаривавшие с Фрэнки. Что-то управляет им. Что-то, чего он не контролирует.

— Он разумен?

— В достаточной степени.

— А как с образованием?

— Он не способен функционировать на доступном интеллектуальном уровне.

— Но почему она? Почему он выбрал именно Берилл Мэдисон?

— У нее есть то, чего нет у него: свобода, слава. — Отвечая, Хант неотрывно смотрел в пустоту. — Он думает, что может понравиться ей, но дело не только в этом. Он хочет обладать теми качествами, которыми обделен сам. Обладать ею. В каком-то смысле он хочет быть ею.

— Так он знал, что Берилл писательница?

— От него трудно что-то скрыть. Так или иначе, он узнал это, узнал так много, что в какой-то момент, когда Берилл начала догадываться, замечать что-то, ей стало страшно. Страшно оттого, что он сумел так близко к ней подойти, нарушить все границы.

— Расскажите о той ночи. Что тогда случилось, Эл?

— Я знаю только то, что писали в газетах.

— Но вы же анализировали то, что прочли? И что у вас получилось?

— Она была дома, — медленно начал Хант. — Уже стемнело, когда он позвонил в дверь. Наверное, она его впустила. Потом, еще до полуночи, он ушел, и тогда сработала сигнализация. Он заколол ее. Насмерть. В тех статьях проскальзывал намек на сексуальный мотив.

— А вы можете предположить, что именно там произошло? — спросила я напрямик. — У вас есть своя теория? Можете выйти за рамки того, что писали газеты?

Хант подался вперед. Он снова стал другим. Наблюдателем. Или, скорее, свидетелем. Глаза вспыхнули, нижняя губа задрожала.

— Я вижу… вижу… сцены.

— Какие сцены?

— Я вижу то, о чем не хотел бы рассказывать полиции.

— Я не из полиции.

— Они не поймут. Не поймут, как можно видеть и чувствовать то, о чем не можешь знать. У меня было так с Фрэнки. И с другими. — Он моргнул, сдерживая слезы. — Я могу видеть то, что случилось, и понимать это, хотя и не знаю деталей. Но детали не всегда важны. В большинстве случаев о них никто не знает. Вы ведь понимаете почему, да?

— Не уверена, что…

— Потому что Фрэнки и другие, такие как он, они ведь тоже не знают деталей! Это как после несчастья, какого-то страшного случая. Вы просто ничего не помните. Сознание возвращается потом, вы будто просыпаетесь после кошмара. Приходите в себя и видите, что все плохо. Что у матери нет больше лица. Или что Берилл лежит в крови… мертвая. У таких, как Фрэнки, просветление наступает тогда, когда они уже бегут или у двери появляется полицейский, а они даже не помнят, что звонили в полицию.

— Вы хотите сказать, что убийца Берилл не помнит, что именно он сделал? — осторожно спросила я.