Дин Кунц - Скованный ночью

Я выключил фонарик.

Вокруг меня снова сомкнулась вызывавшая клаустрофобию тьма, мягкая, как саван Смерти с опущенным капюшоном и бездонными карманами.

Голос продолжал громыхать еще несколько секунд… и вдруг умолк, прервавшись на полуслове.

Я не слышал скрипа двери или какого-нибудь другого звука, указывавшего на то, что похититель вышел в коридор. Впрочем, его должен был выдать свет. Я по-прежнему был один, но инстинкт подсказывал, что скоро у меня будет компания.

Я прижимался к стене, повернувшись в сторону, противоположную той, откуда пришел, навстречу царству неизвестного.

Погашенный фонарик вновь стал холодным, но зато нагрелся пистолет.

Чем дольше длилась тишина, тем более бездонной она становилась. Вскоре она превратилась в пропасть, и мне представилось, что я погружаюсь в нее, как в глубины моря водолаз, отягощенный грузом.

Я вслушивался в безмолвие так, что ощущал вибрацию тонких волосков в ушах, однако слышал только один звук, раздававшийся внутри меня: то был гулкий и тягучий стук моего сердца, более быстрый, чем обычно, но все же не слишком участившийся.

Время шло, но в коридоре не раздавалось ни звука. Свет из открытых дверей тоже не пробивался, и у меня вопреки инстинкту начало складываться впечатление, что голос тролля скорее удалялся, чем приближался. Если похититель с мальчиком тронутся в путь и уйдут, я потеряю их след. Надо держаться вплотную за ними.

Я был готов снова включить фонарик, но тут меня сотрясла дрожь предчувствия. Если бы я был на кладбище, то увидел бы привидение, которое катится на коньках по лунному льду травы. Если бы я был в лесах Северо-Запада, то увидел бы Йети [4] Снежный человек. , шествующего меж деревьями. Если бы я был перед дверью какого-нибудь гаража, то увидел бы на ее побитой непогодой поверхности лик Иисуса или Пресвятой Девы, предупреждающий о приближении Апокалипсиса. Но я был в подземельях Уиверна и не видел ни зги, так что мог только чувствовать. А чувствовал я некое присутствие. Ту самую мрачную и давящую ауру, которую медиумы и психиатры называют «сущностью». Некая духовная сила, существования которой нельзя отрицать, леденила мне кровь и заставляла трястись поджилки.

Я был с этой силой лицом к лицу. Мой нос был лишь в нескольких дюймах от ее носа — конечно, если у нее был нос. Я не ощущал ее дыхания, и слава богу, потому что оно должно было пахнуть тухлым мясом, жженой серой и свиным навозом.

Похоже, мое термоядерное воображение готово было расплавить стенки реактора.

Я твердил себе, что это видение не более реально, чем недавнее видение гигантского паука в шахте лифта.

Бобби Хэллоуэй называет мое воображение цирком с тремя сотнями арен. Сейчас я находился на двести девяносто девятой арене, где танцевали слоны, ходили колесом клоуны и тигры прыгали сквозь горящие обручи. Настало время выйти из шапито наружу, купить воздушной кукурузы, кока-колы и немного остыть.

Я со стыдом понял, что не могу заставить себя включить фонарик. Я был парализован страхом перед тем, что стояло передо мной.

Части моего сознания хотелось верить, что я пал жертвой цепной реакции собственного воображения. Но хотя начало этой реакции положил я сам, у меня были основания для страха. Уже упомянутые мной эксперименты в области генной инженерии (некоторые из них были задуманы моей матерью, большим авторитетом в области генетики) однажды вышли из-под контроля. Несмотря на высокую степень биологической защиты, созданный учеными штамм ретровируса вырвался из лаборатории. Благодаря выдающимся талантам этой твари жители Мунлайт-Бея и в меньшей степени люди и животные из окружающего мира… менялись .

Хотя эти изменения были сильными и временами ужасными, все же они (за некоторыми исключениями) не слишком бросались в глаза и позволяли властям успешно скрывать правду о катастрофе. Даже в Мунлайт-Бее случившееся было известно всего нескольким сотням человек. Я сам выяснил это лишь месяц назад, после смерти отца, знавшего все страшные подробности и сообщившего мне то, чего я теперь желал бы не знать. Остальные горожане жили в счастливом неведении, но долго так продолжаться не могло: мутации становились все заметнее.

Именно эта мысль парализовала меня в тот момент, когда я, если инстинкт меня не обманывал, оказался лицом к лицу с неведомым, стоявшим передо мной в темном проходе.

Теперь мое сердце колотилось.

Я испытывал отвращение к себе. Если мне не удастся взять себя в руки, я буду вынужден всю жизнь спать под кроватью из страха перед букой, который может залезть под простыню, пока я буду дремать.

Держа фонарик большим и указательным пальцами и растопырив три других, я протянул руку в могильную темноту, дабы доказать себе, что мои страхи беспочвенны. И прикоснулся к лицу.

Крыло носа. Уголок рта. Мой мизинец скользнул по упругой губе и влажным зубам.

Я вскрикнул, отпрянул и нажал на кнопку фонарика.

Хотя луч был направлен на пол, мне хватило отраженного света, чтобы рассмотреть стоявшую передо мной «сущность». У нее не было ни клыков, ни глаз, горящих адским огнем, и состояла она из вещества более твердого, чем эктоплазма. «Сущность» была облачена в легкие брюки «чинос», желтую рубашку-поло и светло-коричневую спортивную куртку. В этой фигуре не было ничего замогильного. Она скорее напоминала уличного хулигана.

Этот малый лет тридцати, ростом метр семьдесят с небольшим, был коренаст и напоминал быка, который стоит на задних ногах, обутых в кроссовки «Найк». У него были коротко остриженные, черные волосы, желтые безумные глаза гиены и толстые алые губы. Он казался слишком громоздким для того, чтобы беззвучно скользить сквозь непроглядный мрак. Его зубы были мелкими, как зернышки кукурузы, а улыбка напоминала наложенное щедрой рукой холодное блюдо. Малый расточал ее, размахивая зажатой в руке дубинкой.

К счастью, то был не отрезок водопроводной трубы, а толстая палка длиной сантиметров в семьдесят. Малый стоял слишком близко, чтобы размахнуться и описать ею смертоносную дугу. При виде дубинки я не отшатнулся, а шагнул еще ближе, чтобы уменьшить силу удара. Одновременно я навел на парня «глок», надеясь, что вид пистолета заставит его отступить.

Но он не стал вздымать дубинку над головой, как лесоруб поднимает топор, а отвел ее в сторону, словно игрок в гольф. Дубинка ударила меня в левый бок, чуть ниже подмышки. Удар не был сокрушительным, но все же оказался куда болезненнее, чем японский массаж. Фонарик выпал и закувыркался по полу.

Желтые глаза вспыхнули. Я знал, что он увидел пистолет в моей правой руке и что это стало для него неприятным сюрпризом.