Энн Райс - МЕМНОХ-ДЬЯВОЛ

Я не отвечал.

- Суждено ли всякому попасть на небеса? - спросил он.

- Нет, Этого не может быть, - ответил я. - Такое невозможно для существ, подобных мне, существ, мучавших и убивавших других существ. Невозможно для людей, умышленно вызывавших своими действиями наказания столь жестокие, как болезни, или пожар, или землетрясение, - то есть людей, совершавших грехи, принесшие столько же или больше зла, чем природные катастрофы. Неправильно было бы им отправиться на небеса, даже если они знают, даже если понимают или начали постигать совершенное ими! Небеса очень скоро превратятся в ад, если всякая жестокая, эгоистичная, злобная душа попадет на небо. Мне бы не хотелось встретить на небесах подобных исчадий зла! Если

такое возможно, то страдания этого мира страшно близки к…

- Страшно близки к чему?

- К тому, что не заслуживает прощения, - прошептал я.

- Что же заслуживает прощения - с точки зрения души, умершей в боли и смятении? Души, знавшей, что Богу все равно?

- Не знаю, - признался я, - Когда ты описывал тех избранных из преисподней, первый миллион душ, что ты провел через небесные врата, ты не говорил о преображенных чудовищах; ты говорил о людях, простивших Богу несправедливость мира, не так ли?

- Верно. Именно таких я взял с собой к небесным вратам - да

- Но ты говорил так, словно эти люди стали жертвами несправедливости Господа, Ты ведь не исправлял души виновных? Таких, как я, - грешников, виновных в совершении несправедливостей?

- Ты думаешь, что им нечего сказать в свое оправдание?

- Некоторые могут иметь свои оправдания, коренящиеся в собственной глупости, простодушии, страхе перед властями. Но многие, очень многие злодеи просто-напросто такие, как я. Они знают, насколько плохи. Им на это наплевать. Они делают то, что делают, потому что… потому что им это нравится. Я люблю делать из людей вампиров. Я люблю пить кровь. Мне нравится лишать людей жизни. И всегда нравилось.

- Разве из-за этого ты пьешь кровь? Просто потому, что тебе нравится? А не оттого ли, что из тебя сделали совершенный сверхъестественный механизм с вечной жаждой крови, питающийся только кровью. Механизм, выхваченный из жизни и превращенный в Дитя Ночи из-за несправедливости мира, которого ты и твоя судьба волновали не более, чем любой ребенок, голодающий этой ночью в Париже?

- Я не оправдываю то, что совершаю, или то, чем являюсь. Если думаешь, что да, если именно поэтому хочешь, чтобы я вместе с тобой управлял адом или обвинял Бога… то ты выбрал не ту персону. Я заслуживаю искупления только за то, что отнял у людей. Где их души, души тех, что я убил? Были ли они готовы к небесам? Попали ли они в ад? Потеряли ли эти души свою индивидуальность и пребывают ли все так же в вихре между адом и небесами? Души там, я знаю, я видел их - души, которым предстоит еще найти свое место.

- Да, верно.

- Я мог бы послать души в этот вихрь. Я - воплощение жадности и жестокости. Я пожирал смертных, которых убил, - для меня это было едой и питьем. Я не могу этого оправдать.

- Ты думаешь, я хочу, чтобы ты оправдал себя? - спросил Мемнох. - Какое насилие я до сих пор оправдывал? Что заставляет тебя думать, что ты мне понравишься, если станешь оправдывать или защищать свои действия? Разве я когда-нибудь защищал кого-то, заставившего другого страдать?

- Нет, не защищал.

- Ну и что тогда?

- Что такое ад и как можешь ты управлять им? Ты не хочешь, чтобы люди страдали. Похоже, ты не хочешь даже, чтобы я страдал. Ты не можешь указать на Бога и сказать, что Он делает все хорошо и со смыслом! Не можешь. Ты - Его противник. Тогда что же такое ад?

- А что ты думаешь на этот счет? - снова спросил он меня. - С чем бы ты морально примирился… прежде чем совершенно отвергнуть меня! Прежде чем сбежать от меня. В какой ад смог бы ты поверить и каким бы ты его создал, будучи на моем месте?

- Областью, где люди осознают, что они сделали прочим, где сталкиваются с каждой подробностью этого, чтобы никогда, никогда не совершать того же самого опять; местом, где люди буквально преобразуются от понимания того, что сделали неправильно, и как могли бы избежать этого, и что им надо было делать. Когда они понимают, как сказал ты об избранных из преисподней. Когда могут простить не только Бога за весь этот большой кавардак, но и себя за свои ошибки, свое ужасное агрессивное поведение, свою злобу и низость. Когда любят всех и прощают всем. Лишь тогда они достойны небес. Ад должен стать местом, где они увидят последствия своих действий, но с полным милосердным пониманием того, как мало сами знали до этого.

- Совершенно верно. Понимать то, что ранит других людей, осознать, что ты не ведаешь многого, что никто не давал тебе знания, хотя у тебя была власть! И простить - простить своих жертв, простить Бога, простить себя. Да Вот это правильно. Это положит конец моему гневу, моему насилию. Я не смогу больше потрясать кулаками, если только прошу Бога, и других людей, и себя.

Он ничего больше не говорил, просто сидел со сложенными на груди руками - глаза широко раскрыты, на темном лбу мелкие капельки влаги.

- Так вот в чем дело? - со страхом произнес я. - Это… это место, где ты учишься понимать, что сделал другому существу… где приходит осознание того, какие страдания навлек на других!

- Да, и это ужасно. Я создал его и управлял им, чтобы возродить души праведных и неправедных, тех, кто страдал, и тех, кто совершал зло. И единственный урок такого ада - это любовь.

Я был испуган, так испуган, как в то время, когда мы ходили в Иерусалим.

- Он любит мои души, когда они являются к Нему, - сказал Мемнох. - И Он рассматривают каждую как; оправдание Своего пути!

Я горько улыбнулся. Мемнох продолжил:

- Война Ему кажется вещью величественной, болезни в Его глазах накладывают печать избранности, а самопожертвование кажется Ему воспеванием Его славы! Словно Он когда-нибудь испытал все это! Он пытается задавить меня цифрами. Да во имя креста было совершено больше несправедливости, чем во имя любого другого дела, или символа, или вероучения, или любой другой философии на земле!

И я высвобождаю души из ада, говоря правду о том, как люди страдают, что они знают и на что способны, так что мои души потоком идут через Его врата.

А кто, по-твоему, попадает в ад, чувствуя себя более всех обманутым? Наиболее разгневанным и не прощающим? Ребенок, погибший в газовой камере концентрационного лагеря? Или воин с руками по локоть в крови, которому внушали, что если он истребит врагов государства, то обретет себе пристанище в Валгалле, раю или на небесах?

Я не отвечал. Я хранил молчание, слушая его, наблюдая за ним.

Он подался вперед, еще более решительно завладевая моим вниманием и преображаясь у меня на глазах из дьявола - козлоногого человекозверя с раздвоенными копытами - в ангела, Мемноха - Мемноха в просторной непритязательной мантии, с сияющими светлыми глазами под золотистыми нахмуренными бровями.