Энн Райс - История похитителя тел

Когда я пришел к нему, все двери и окна нескольких скромно обставленных комнат были открыты. Он сидел за своим письменным столом и читал при свете одной-единственной свечки.

Я долго наблюдал за ним – мне всегда нравилось это занятие. Частенько я отправлялся следом за ним на охоту просто для того, чтобы посмотреть, как он пьет кровь. Луи словно не обращает внимания на современный мир. Он неслышно, как призрак, бродит по улицам, медленно приближаясь к тем, кто ищет смерти – или, во всяком случае, производит такое впечатление. (Я не уверен, что люди способны на самом деле жаждать смерти.) И кровь он пьет безболезненно, аккуратно и быстро. При этом ему необходимо убивать. Он не умеет щадить свою жертву. У него никогда не хватало сил на «один глоток», которым я способен удовлетворяться много ночей кряду; или был способен – до того, как превратился в алчного бога.

Он всегда одевается старомодно. Как и многие из нас, он предпочитает одежду, близкую по стилю той, что он носил, будучи смертным. Ему нравятся большие свободные рубашки с присборенными рукавами и высокими манжетами, а также узкие брюки. Если он и надевает пиджак, что случается довольно редко, то очень похожий на те, которые ношу я, – длинный и приталенный.

Иногда я приношу ему такого рода вещи в подарок, чтобы он не превратил в лохмотья свои немногочисленные приобретения. Не раз я испытывал искушение отремонтировать его дом, повесить картины, украсить комнаты и, как часто бывало в прошлом, окунуть его с головой в пьянящую роскошь.

Думаю, он ждет этого от меня, хотя никогда и не признается. Он живет без электричества, без современного освещения, бродит среди царящего в доме беспорядка и притворяется, что всем и полностью доволен.

В нескольких окнах нет стекол, но он очень редко опускает старомодные жалюзи. Дождь заливает его вещи, но ему, похоже, все равно – ведь их с трудом можно назвать вещами. Просто разбросанный по дому хлам.

Опять-таки, думаю, он был бы не прочь, если бы я как-то помог ему все это исправить. Он на удивление часто приходит в мою теплую, ярко освещенную квартиру и часами сидит перед гигантским телевизором. Иногда он приносит фильмы с собой – на дисках или кассетах. Снова и снова он пересматривает фильм «Среди волков». Нравится ему «Красавица и чудовище» Жана Кокто. Потом еще «Мертвецы», картина Джона Хьюстона на сюжет Джеймса Джойса. Пожалуйста, обратите внимание, что фильм этот не имеет ровным счетом никакого отношения к нашему роду – в нем рассказывается о довольно заурядной компании смертных, собравшихся на праздничный рождественский ужин; действие происходит в Ирландии начала века. Многие другие фильмы тоже приводят его в восторг. Но он обходится без моего приглашения и никогда не задерживается надолго. Он часто осуждает «отъявленный материализм», в котором я «погряз», и, повернувшись спиной к моим бархатным подушкам, толстому ковру и шикарной мраморной ванной, удаляется в свою заброшенную, заросшую лачугу.

Сегодня вечером он сидит там во всем своем пыльном великолепии, с размазанным по щеке чернильным пятном, склонившись над громоздким томом биографии Диккенса, недавно написанной одним английским романистом, и изредка медленно переворачивает страницы – читает он не быстрее, чем большинство смертных. Из всех, кто выжил, он больше всего похож на человека. И остается таким сознательно.

Много раз предлагал я ему свою более могущественную кровь. Он всегда отказывался. Солнце пустыни Гоби сожгло бы его дотла. Все его чувства были обострены и вполне соответствовали его вампирской сущности, но до Детей Тысячелетий ему было еще очень далеко. Он так и не научился хорошо читать чужие мысли. Если он и вводит смертного в транс, то исключительно по ошибке.

Конечно, я не могу читать его мысли, потому что я его создал, а мысли вампира и его создателя – никто не знает почему – всегда закрыты друг для друга. Подозреваю, что нам известно весьма немало о чувствах и страстях друг друга, однако образы чрезмерно сильны и потому не поддаются четкому определению. Но это лишь теория. Когда-нибудь нас, наверное, действительно будут изучать в лабораториях. Сквозь толстые стеклянные тюремные стены мы станем молить принести нам живую жертву, пока нас будут забрасывать вопросами и брать образцы крови из вены. Да, но как, интересно, им удастся проделать такое с Лестатом, который одним лишь усилием мысли способен сжечь дотла кого угодно.

Луи не услышал моих шагов по высокой траве у его дома.

Я длинной тенью проскользнул в комнату и успел устроиться напротив него в своем любимом красном бархатном кресле – я давным-давно притащил его сюда специально для себя, – когда он наконец оторвался от книги.

– А, это ты! – С этими словами он резко захлопнул книгу.

Его лицо, тонкое и изящное от природы, удивительно нежное, несмотря на явно читающуюся в нем силу, сияло великолепным румянцем. Он рано поохотился, а я пропустил это приключение. На секунду я испытал сокрушительное разочарование.

Тем не менее оживленное тихой пульсацией человеческой крови лицо выглядело невероятно соблазнительным. Я чувствовал запах смертной крови, что придавало близости к Луи новое, любопытное ощущение. Его красота всегда сводила меня с ума. Наверное, я идеализирую Луи в его отсутствие, но при каждой встрече он покоряет меня снова и снова.

Конечно, именно его красота и привлекла меня в те первые ночи в Луизиане, когда здесь царили колониальная дикость и беззаконие, а он был не более чем безрассудным пьяным дураком, который играл в карты, нарывался на драки в тавернах и делал все возможное, чтобы поскорее лишиться жизни. Что ж, он своего добился – более или менее.

Я не сразу понял причину ужаса, отразившегося на его лице, не понял, с чего это он вдруг так уставился на меня, а потом рывком поднялся, подошел и, склонившись, потрогал мое лицо. И тут я вспомнил! Моя потемневшая от солнца кожа!

– Что ты наделал? – прошептал он. Встав на колени и легко положив руку мне на плечо, он застыл в таком положении и смотрел на меня снизу вверх. Приятная близость, однако я не подал виду и хладнокровно оставался сидеть в кресле.

– Ничего, – сказал я, – все уже позади. Я пошел в пустыню, мне хотелось посмотреть, что получится...

– Хотелось посмотреть, что получится? – Он поднялся, отступил на шаг и впился в меня глазами. – Ты хотел убить себя, ведь так?

– Да нет, – ответил я. – Я пролежал на солнце весь день. А на второе утро, должно быть, каким-то образом зарылся в песок.

Он долго смотрел на меня, готовый вот-вот взорваться от возмущения, потом вернулся к своему столу, сел – немного шумновато для такого грациозного существа, – положил руки на закрытую книгу и вновь обратил на меня яростный взгляд.