Энн Райс - Царица проклятых

Я неохотно прочел их мысли.

Они видели Святую Мать. Вот кто она для них: Мадонна, Святая Дева! Она пришла в деревни и приказала вырезать их сыновей и мужей; были убиты даже младенцы. Они выполнили ее приказ или же следили за его выполнением; а теперь их несла волна веры и радости. Они стали свидетельницами чуда: к ним обращалась сама Святая Мать, Древняя Мать, та самая Мать, которая всегда обитала в гротах этого острова, еще до Рождества Христова, Мать, чьи крошечные скульптурные изображения до сих пор иногда находили в земле.

Во имя Матери они опрокинули колонны разрушенных храмов, к которым приезжали туристы; они спалили единственную на острове церковь; палками и камнями они выбили в ней окна. Сгорели древние фрески. Осколки мраморных колонн упали в море.

А я – кто я для них? Не просто бог. Не просто избранник Святой Матери. Нет, здесь что-то другое. Оказавшись в плену их пристальных взглядов, я озадаченно пытался разгадать эту загадку, испытывая отвращение к их убеждениям, но одновременно находясь во власти чар и страха.

Боялся я, конечно, не их, а всего того, что происходило. Меня завораживало восхитительное ощущение устремленных на меня смертных глаз – совсем как тогда, на сцене. Столько лет я скрывался, а теперь смертные смотрят на меня и чувствуют мою силу, они меня боготворят. Такие же смертные, как те бедняги, что брели по горным тропам. Но ведь они были почитателями Азима. Они пришли туда, чтобы умереть.

Страшный сон. Необходимо остановить его, прокрутить назад, вернуть все на свои места; нельзя допустить, чтобы я хоть с чем-то смирился!

Ведь в конце концов я могу и сам поверить, что я... Но я же знаю, кто я такой! А передо мной всего лишь несчастные, невежественные женщины, для которых телевизор и телефон – уже чудо, которые воспринимают как своего рода чудо любую перемену в своей жизни... А завтра они проснутся и увидят, что натворили...

Но сейчас всех нас окутывала атмосфера покоя. Чары, знакомое цветочное благоухание... Женщины получали безмолвные мысленные указания.

Произошло легкое волнение, и двое из них поднялись и вошли в смежную ванную комнату – одно из массивных мраморных сооружений, так любимых итальянцами и греками. Текла горячая вода, из открытых дверей валил пар...

Другие женщины открыли шкафы и вынули чистую одежду. Несчастный владелец этого небольшого дворца, который оставил там, в пепельнице, сигарету, а на белом телефоне – слабые жирные отпечатки пальцев, был богат.

Еще две женщины подошли ко мне, чтобы отвести в ванную. Я не двигался. Они дотронулись до меня горячими пальцами, и я почувствовал, как потрясла их необычная структура моей плоти. Их прикосновения вызвали во мне восхитительную дрожь. Их прекрасные глаза, влажные и темные, были обращены на меня, их теплые руки тянули меня, приглашая пойти с ними.

Что ж, хорошо, я позволил им себя увести. Белые мраморные плитки, резные золотые крепления – настоящее древнеримское великолепие; на мраморных полках – блестящие флаконы с мылом и благовониями. В бассейне плещется и пузырится, накачиваемая насосами вода – все очень соблазнительно; во всяком случае, так бы я решил в любое другое время.

Они сняли с меня одежду, и я испытал совершенно потрясающее чувство. Никто еще не делал со мной ничего подобного. Разве что при жизни, и то, когда я был еще совсем ребенком. Вокруг меня поднимался пар, я наблюдал за маленькими смуглыми руками, и по моему телу бежали мурашки; в глазах женщин я прочел преклонение.

Сквозь пар я взглянул в зеркало – в зеркальную стену, и впервые с тех пор, как началась эта зловещая одиссея, увидел свое отражение. В какой-то момент я подумал, что не переживу этого шока. Это не я!

Я был гораздо бледнее, чем мог предположить. Я осторожно отстранил от себя женщин и подошел к зеркальной стене. Кожа моя приобрела перламутровый блеск; глаза, впитавшие в себя все оттенки спектра в сочетании с ледяным светом, стали еще ярче. Но я не был похож на Мариуса. Я не был похож на Акашу. На моем лице по-прежнему видны были все линии и морщинки!

Другими словами, кровь Акаши выбелила мою кожу, но не разгладила ее. Выражение лица осталось человеческим. Что самое странное – все черточки и морщинки стали еще контрастнее, заметнее. Даже рисунок кожи на пальцах рук приобрел более четкие очертания.

Но какое в этом утешение – знать, что я, столь не похожий на человека, буду привлекать к себе еще большее внимание?! В определенном смысле все стало еще хуже, чем двести лет назад, через час после смерти, когда я взглянул в зеркало и попытался отыскать человека в том, что увидел. Сейчас мне было точно так же страшно.

Я обследовал свое отражение: грудь белизной могла сравниться с мраморным торсом в музее; а тот орган, в котором мы не нуждаемся, поднятый вверх, словно готовый к тому, чего он больше никогда не сумеет и не пожелает сделать, стоял, как мраморный Приам у ворот.

Как в тумане, следил я за приближающимися женщинами; восхитительные шейки, груди, влажные смуглые руки и ноги. Я наблюдал за тем, как они снова протягивают ко мне руки. Сомнений нет – я казался им прекрасным.

Здесь, под струями пара, запах крови ощущался гораздо явственнее. Но настоящей жажды я не испытывал. Благодаря Акаше я был сыт, но их кровь чуть-чуть меня раздразнила. Да нет, не чуть-чуть, а даже очень.

Я хотел их крови – и жажда здесь была ни при чем. Я хотел ее так, как человек может хотеть выпить коллекционного вина, несмотря на то, что уже напился воды. Только желание мое было в двадцать, тридцать или даже сто раз сильнее. Фактически оно было столь сильным, что мысленно я уже представлял себе, как возьму их всех, как одну за другой разорву их нежные шейки и брошу на пол остывающие тела.

Нет, этому не бывать, решил я. И чуть не заплакал от по-новому острого и опасного вожделения. Что со мной сделали? Но ведь я же знаю, что именно, знаю, что теперь я силен, и со мной не справиться даже двадцати мужчинам. Подумать только, что я мог бы с ними сделать! Я мог бы пробить потолок и вырваться на свободу, мог бы сделать то, о чем и не мечтал. Возможно, я уже обладаю даром воспламенения и способен зажигать предметы так же, как она, как, по его признанию, мог Мариус. Все дело в силе. И в ошеломляющей степени осознания, смирения... Женщины целовали мои плечи. Как приятно ощущать прикосновение к коже мягких губ. Не в силах сдержать улыбку, я ласково обнимал их и тоже целовал, утыкаясь в горячие шейки и чувствуя, как их нежные груди прижимаются к моей коже. Со всех сторон меня окружала податливая человеческая плоть...

Я вошел в глубокую ванну и позволил им совершить надо мной обряд омовения. Заплескалась восхитительная горячая вода, легко смывая грязь, которая никогда по-настоящему не пристает к нам, никогда не проникает в кожу. Я поднял вверх лицо, и они ополоснули горячей водой мои волосы.