Карин Альвтеген - Тень

Реакция оказалась совсем иной. Мать поздравила и выпила в честь сына глоток вина, что было вполне предсказуемо. Но отец отреагировал совершенно неожиданно, хотя раньше проявлял к занятиям сына полное безразличие. Спорт — неподходящее дело для интеллектуалов, заявил он. Спортом можно заниматься постольку-поскольку, чтобы сохранить хорошую форму и насытить кислородом кровь, таким образом способствуя лучшему усвоению знаний. А теннис — это элитный спорт для избалованных детей богачей, к которым — и отец искренне на это надеялся — его сын не имеет и никогда не будет иметь никакого отношения.

Ян-Эрик сидел молча и никак не мог соотнести свои грандиозные фантазии с тем, что происходило в реальности. Мать встала из-за стола и посмотрела на отца:

— Ты идиот, и прекрасно знаешь это.

Потом она наполнила бокал и поднялась на второй этаж. Анника поспешила за ней. Ян-Эрик с отцом закончили ужин в недоброй тишине.

Прошло несколько дней, и он впервые в жизни решился пойти на конфликт. На семнадцатом году жизни он наконец воспротивился воле отца, поначалу робко, но после нескольких попыток осмелел и начал получать удовольствие оттого, что хлопал дверью, громко топал на лестнице и в гневе выкрикивал все, что думал. Анника в такие моменты старалась, вжавшись в стенку, поскорее где-нибудь спрятаться. Как реагировала мать, Ян-Эрик начисто забыл, в памяти остался только ее халат, который она тогда уже почти не снимала.

И нервные комментарии Герды — «отец хочет как лучше, тебе и вправду так будет лучше». Финал всего — уступка со стороны отца: «Ладно, если хочешь, езжай в Штаты». Мобилизовав личные контакты, Аксель добился, чтобы сына включили в программу студенческого обмена, организованного корпорацией American Field Service с целью развития взаимопонимания и дружбы между молодежью США и Европы. В таком контексте фамилия Рагнерфельдт звучала вполне органично. И Аксель даже заказал сыну авиабилеты. Тогда Ян-Эрик впервые понял, как сильно он ненавидит отца. Оставаться в родительском доме он больше не мог. Через месяц, наступив на горло своему самолюбию, Ян-Эрик уехал в Америку по купленному отцом билету.

Он попал в какой-то городишко на Среднем Западе, в консервативную американскую семью, члены которой были активными проповедниками христианских ценностей. Полным ходом шла война во Вьетнаме, и эти люди всей душой поддерживали своего президента. Сам Ян-Эрик не особо вникал в происходящее, но в июле 1972 года быть шведом — значило быть на стороне противников войны. Улоф Пальме критиковал Штаты и сравнивал бомбардировки Северного Вьетнама с действиями Гитлера, а президент Никсон категорически отказался принимать у себя нового шведского посла. Ян-Эрик делал все возможное, чтобы продемонстрировать лояльность к Америке. Он восторженно воспринимал американскую культуру и побил новый личный рекорд по приспособлению к обстоятельствам.

Зазвонил мобильный телефон, и Ян-Эрик вздрогнул. Резкий звук в пустом доме звучал пугающе. На дисплее высветился номер Луизы, она звонила из своего бутика. Ян-Эрик колебался, телефон продолжал звонить, и Ян-Эрик едва сдерживался, чтобы не перевести разговор на автоответчик. Но этим приемом он пользовался уже неоднократно.

— Алло.

— Это я.

Он не знал, что сказать, поэтому промолчал.

— Ты где?

— В доме. Ищу фотографию Герды Персон.

— А как твой папа?

— Как обычно. По крайней мере, улучшений нет.

— Когда ты вернешься домой?

Она говорила не так, как утром. Это было похоже на нормальную беседу, когда люди просто произносят слова, не стремясь задеть друг друга.

— Не знаю, сколько времени это займет, я только что пришел.

— А потом сразу домой?

— Да.

Они помолчали.

— Знаешь, я хотела сказать, что рада, что мы утром поговорили, пусть даже это было нелегко. Мне кажется, у нас еще может что-нибудь получиться.

Он снова промолчал.

— Я просто хотела сказать тебе это. До скорого.

— До встречи, пока.

Встревоженный новыми интонациями жены, он поспешил отключился. Все было слишком похоже на попытку сближения.

Встав с кресла, Ян-Эрик вернул на полку фотографию Анники, поместив ее под таким углом, чтобы было хорошо видно лицо. Подумал вдруг, что давно не был на кладбище. Впрочем, для него это место не имело никакого отношения к сестре. Ничего удивительного. Ее имя на плите подтверждало, что она похоронена здесь, но сам он на похоронах не присутствовал. Отец отказался оплачивать ему дорогу, потому что от одного билета Ян-Эрик уже отказался. Вопреки воле родителей он решил остаться в Штатах после учебы и два года бесцельно колесил по стране, лишь бы не возвращаться домой. Десять месяцев ему пришлось копить, чтобы вернуться домой, так что он пропустил и похороны Анники, и нобелевскую церемонию, на которой отцу вручили почетную награду. Зато он успел увидеть, как Бьерн Борг выиграл Уимблдон. Ян-Эрик дважды играл с ним на юниорских соревнованиях. И один раз чуть не выиграл.

Когда он открыл дверь отцовского кабинета, уже начало темнеть. Рука коснулась современного выключателя, однако на сей раз не ощутила ничего необычного, поскольку не знала, каким был старый. Ян-Эрик постоял немного в дверях. Спустя пару месяцев после отцовского инсульта, свыкнувшись с мыслью о том, что отец больше не может ему ничего запретить, он пришел сюда и сел за письменный стол. Сидел долго, прислушиваясь к собственным ощущениям. Потом осторожно открыл верхний ящик. И тут же снова задвинул.

Одну стену кабинета полностью покрывали книжные полки — в большинстве своем сочинения Акселя Рагнерфельдта, переведенные на множество языков. Напротив висели разнообразные дипломы и фотографии в рамках, между которыми тут и там виднелись картины, подаренные Рагнерфельдту авторами. Ян-Эрик подошел поближе. Ни одного семейного снимка. Либо вручение очередной награды, либо ужин с высокими сановниками. Герду здесь искать бессмысленно. Ян-Эрик подошел к двери в гардеробную. Он заглядывал сюда только однажды, сразу после того, как нашел ключ в ящике письменного стола. Здесь было темно и холодно. Без фонарика не обойтись. Фонарик лежит на полке перед кладовкой, как всегда. Исчезнуть он ни в коем случае не мог, потому что мать тщательно следила за тем, чтобы каждая вещь находилась на своем месте, и, если что-то вдруг пропадало, мгновенно выходила из себя. Фонарик, как и следовало ожидать, пребывал там, где положено. Вещи словно сами научились следить за порядком, хоть сердиться на беспорядок теперь было некому. Ян-Эрик включил фонарик, тот не горел. Он направился на кухню, к четвертому шкафчику сверху, — там хранились резиновые жгуты, фольга, полиэтиленовая пленка и прочие хозяйственные мелочи. Обнаружил свежую упаковку батареек. Подумал: как странно — в брошенном доме нашлись действующие батарейки. Кроме них, здесь нет ничего живого. А они лежат себе, ждут, когда понадобятся, и не знают, когда это может произойти. Поменяв батарейки, он вернулся в гардеробную.