Гиллиан Флинн - Исчезнувшая

Вошли два бесконечно усталых детектива. Мужчина стройный, даже тощий, с лицом, сужающимся к подбородку, как капля. Женщина показалась мне жуткой уродиной — просто ходячий кошмар. Круглые глазки, как пуговки, длинный нос, кожа вся в черных точках, длинные жидкие волосы цвета извалявшегося в пыли кролика. Меня растили три женщины: бабушка, мама и ее сестра. Они всегда были веселыми и здоровыми, ладными и крепкими. Но красавицами их никто бы не назвал. Эми стала первой красивой женщиной в моей жизни.

Уродливая заговорила, почти слово в слово повторяя офицера Веласкес:

— Мистер Данн? Я детектив Ронда Бони. Это мой напарник, детектив Джим Джилпин. Как мы поняли, вы беспокоитесь насчет своей жены?

Мой желудок довольно громко заурчал в ответ, но все притворились, что не услышали.

— Мы осмотримся тут, сэр? — проговорил Джилпин.

Я обратил внимание на тяжелые мешки под его глазами и седину в усах. Рубашка не была измятой, но сидела на нем криво; казалось, от него должно вонять сигаретами и дешевым кофе, хотя он пах мылом «Диал».

Я провел их до гостиной и указал еще раз на следы погрома, среди которых копошились на коленях двое молодых копов, как будто рассчитывали найти что-то важное. Бони указала мне на кресло в столовой, подальше от признаков борьбы.

Там Ронда Бони, не спуская с меня внимательных воробьиных глазок, обрушила на мою голову ту же череду вопросов, что немного раньше — Веласкес и Риордан. Тем временем Джилпин ползал на коленях, изучая гостиную.

— Вы позвонили друзьям или родственникам, к которым ваша жена могла отправиться в гости?

— Я… нет, еще нет… Мне казалось, надо дождаться вас.

— О?! — Бони улыбнулась. — Позвольте, я угадаю — родительский любимчик.

— Что?

— Вы в детстве.

— У меня есть сестра-близнец.

Я ощутил, как что-то внутри сжалось. Почему? Любимая ваза Эми лежала на полу целая и невредимая, закатившись под стену. Свадебный подарок. Работа японских мастеров, моя жена прятала вазу раз в неделю перед приходом уборщика, опасаясь, что он разобьет.

— Это только мое предположение — почему вы дожидались нас. Привыкли, что кто-то всегда берет на себя ответственность, — сообщила Бони. — Примерно как мой младший брат. Все зависит от того, кто за кем родился. — Она небрежно черкнула в блокноте.

— Ладно. — Я сердито пожал плечами. — Вам сказать, кто я по гороскопу, или приступим к делу?

Но Бони, любезно улыбаясь, молчала и смотрела.

— Я ждал вас, чтобы начать поиски, потому что она наверняка не в дружеской компании. — Я указал на беспорядок в гостиной.

— Мистер Данн, вы живете здесь два года? — спросила сыщица.

— В сентябре будет два.

— А приехали откуда?

— Нью-Йорк.

— Город?

— Да.

Она указала наверх, безмолвно спрашивая разрешения. Я кивнул и пошел следом. Джилпин двинулся за нами.

— Там я был писателем, — ляпнул я, прежде чем успел прикусить язык.

Даже спустя два года я не хотел, чтобы люди знали, каково мне жилось в Нью-Йорке.

Бони:

— Звучит солидно.

Джилпин:

— О чем писали?

Я растянул ответ, поднимаясь.

— Я писал для журналов (ступенька), писал о поп-культуре (ступенька), писал для мужских журналов (ступенька).

Наверху я обернулся и увидел, что Джилпин смотрит в сторону гостиной.

— Поп-культура? — переспросил он и пошел вверх. — Что это?

— Популярная культура, — ответил я. Бони терпеливо нас дожидалась. — Кинофильмы, телевидение, музыка, но знаете… не высокое искусство, не претенциозное.

Я поморщился. Претенциозное? Высокопарно получилось. Нужно, наверное, перевести этим простакам с моего английского тире впитанного на Восточном побережье, на их английский тире народный говор Среднего Запада. «Ну, я позырю кинишко и чего-нибудь настрочу про него, типа мнение».

— Она любит кино, — заявил Джилпин, указывая на Бони.

— Ага, люблю, — кивнула она.

— Сейчас я хозяин «Бара» в центре города, — сообщил я.

Хотел добавить, что немного преподаю в колледже, но вдруг показалось, что говорить об этом сейчас было бы лишним.

Бони заглянула в ванную комнату, оставив меня и Джилпина в коридоре.

— «Бар»? — говорила она. — Я знаю это заведение. Туда хочется заглянуть. Очень правильное название. Звучит как-то так…

— Похоже на умный ход, — подсказал Джилпин.

Бони зашагала к спальне, мы потянулись за ней.

— Жизнь среди пива не так уж плоха, — сказала она.

— Иногда ответ находят на дне бутылки, — заметил я и поморщился — так неуместно это прозвучало.

Мы вошли в спальню.

— Ну, это не про меня, — хихикнул Джилпин.

— Видите, как утюг стоит? — спросил я.

Бони кивнула, распахнула двери нашей гардеробной и, включив свет, принялась шарить между платьями и рубашками. Вдруг она неразборчиво буркнула и, нагнувшись, подняла коробку, тщательно обернутую серебристой бумагой.

Мои кишки свернулись в узел.

— Чей-то день рождения? — спросила она.

— Годовщина нашей свадьбы.

Бони и Джилпин дернулись, как пауки, но притворились, что ничего не было.

К тому времени, как мы вернулись в гостиную, молодые офицеры уже ушли. Джилпин опустился на колени, пожирая глазами перевернутую оттоманку.

— Гм… — заговорил я. — Кажется, у меня мандраж…

— Я вас ни в чем не обвиняю, Ник, — сказал Джилпин.

Его бледно-голубые глаза сковывали, лишали воли.

— Что-то можно сделать? Ну, чтобы найти мою жену. Я имею в виду, раз она явно пропала…

Бони подошла к свадебному портрету на стене: я в смокинге, улыбка в тридцать два зуба приклеилась к лицу, рука неестественно обнимает Эми за талию; белокурые волосы моей жены завиты и распушены, ее фату вздымает бриз Кейп-Кода, глаза открыты чересчур широко, потому что она всегда в последний миг моргала и сдерживалась изо всех сил. Прошли всего сутки после Дня независимости — запах серы от фейерверков смешивался с ароматом моря. Лето.

На мысе было прекрасно. Я хорошо помню, как за несколько месяцев до того обнаружил, что Эми, моя подруга, весьма богата, что она единственный ребенок в семье очень талантливых авторов. Своего рода икона, на которую я молился с детства посредством книжной серии о ее тезке — «Удивительной Эми». Она рассказала о себе спокойным, будничным тоном, как будто я только что вышел из комы. Как будто ей часто приходилось говорить эти слова раньше и всякий раз с аховым результатом, — возможно, о богатстве она рассказывала бы с большим энтузиазмом, если бы не понимала, что сама не слишком много усилий потратила для его достижения.

Эми выложила свою подноготную, а потом мы отправились к Эллиотам в дом на берегу Нантакет-Саунда, который является официально зарегистрированным историческим памятником, а оттуда махнули поплавать на яхте, и я думал: «Я, парень из Миссури, лечу над океаном с людьми, которые видели куда больше моего. Даже если начну сейчас наверстывать, будучи взрослым, то все равно не наверстаю». Но это не вызывало ревности, напротив, была радость. Я никогда не стремился к богатству или славе. Мои родители не были великими мечтателями, они не видели в своем чаде будущего президента. Нет, мои прагматичные предки прочили мне карьеру средней руки клерка, более или менее зарабатывающего на жизнь. И мне с головой хватало близости к Эллиотам, катания с ними по Атлантике и возвращения в их шикарно отреставрированный дом, который в 1822 году построил капитан китобойного судна; и там я буду есть экологически чистые продукты, названий которых мне даже не выговорить. Например, киноа. Помню, я предположил, что киноа — это рыба.