Анна Янсон - Чужая птица

Никакой другой хорошей девушке, как неуклюже выразилась мать, пытаясь его утешить, так и не удалось занять место Анжелы. С братом за эти пятьдесят лет он обмолвился словом лишь однажды, и беседа вышла короткой: «Вернешься домой, Эрик, — я тебя убью. Так и знай».

Народ в деревне рассказывал, что Эрик открыл собственную адвокатскую фирму и дела у него идут неплохо. Раз в год Сив ездила к нему на материк навестить их с женой и внучку Микаэлу. Про Анжелу ходили слухи, что ее отправили в пансионат лечить нервы. Якобы ее лечат электрошоком, и она перестала разговаривать. Это Сонья Седеррот рассказывала. Правда ли, нет ли — никто не знает. Рубен дал ей ясно понять, что не хочет и слова слышать об Анжеле, и Сонье достало ума придержать язык. Народ и так болтал почем зря, и Рубен начал всех сторониться, будто позор лежал на нем — обвинить-то больше некого. Если бы он собой что-нибудь представлял, вряд ли Анжела решила бы сбежать на материк, верно?

— Разумеется, я скучал по Эрику, мама. Ясное дело, скучал. Я ведь потерял их обоих. Но разреши я им вернуться на остров как ни в чем не бывало, я потерял бы рассудок. Разве тебя бы это обрадовало?

Припарковавшись под дубом во дворе у дома, Рубен уже собрался выйти из машины, как вдруг на него навалилась усталость, и он так и остался сидеть с открытой дверцей. Он, должно быть, задремал, опустив голову на руль, потому что его разбудил громкий звук автомобильного гудка. Резко поднявшись, он увидел Берит Хоас по ту сторону забора. Соседка махала ему рукой — видать, решила, что это ей он сигналит. Пусть думает что угодно. Рубен отправился в сарай, заглянуть к голубям перед сном. Ложиться еще было рано, но его бил озноб — сегодня нужно пораньше в постель. Поднимаясь по лестнице на голубятню, он совсем запыхался. Ему пришлось крепко держаться за перила и преодолевать по ступеньке зараз. Наконец оказавшись наверху, он долго стоял и переводил дыхание. Каждый вдох отдавался болью в груди.

Ковшик для корма куда-то запропастился. На привычном месте — в мешке с кормом — его не было. Рубен сложил ладони вместе, зачерпнул пригоршню зерен и направился к первому гнездовому ящику — туда, где он постелил для Белоруса. Ковшик валялся рядом с гнездом. Все правильно: тут под окном он обнаружил мертвого Белоруса и бросил ковшик, чтобы заняться голубем. С руками, полными зерна, Рубен подошел к Сэру Тоби и тотчас заметил, что птица нездорова: мутный взгляд, грязные взъерошенные перья. С Паникером — та же история. Птица выглядела неважно, и ко всему прочему у нее был понос. Рубен достал из кармана скомканный платок и высморкался. Что за напасть! На носу самые важные в году соревнования, а его голубиная команда подхватила заразу. Вообще-то птицы были привиты, правда, он не знал точно, от чего именно. Всем занимался Седеррот: это он принес с собой ампулы. Шприцы с иголками до сих пор валялись в ящике умывальника рядом с клетками. М-да, плохо дело. Если он обратится к ветеринару, моментально весь клуб будет в курсе, и его голубей без лишних разговоров тут же отстранят от соревнований. Нет, нужно что-то придумать, решить проблему без огласки. Рубен присел на табуретку у окна и, задумавшись, прислонился лбом к стенке. Через стекло было видно, как Берит собирает просушенное белье. Под кухонными полотенцами, так, чтоб никто из соседей не заметил, на веревке висели ее панталоны лососевого цвета. Что за идиотский цвет! Рубен усмехнулся. Берит тоже не удалось обзавестись семьей. И неудивительно: с таким-то скучным нижним бельем, в котором ни намека на легкомысленность и беззастенчивое самолюбование. Со своего наблюдательного пункта на голубятне он смотрел, как ветер треплет ее сорочки и корсеты — не менее устрашающие, чем лососевые панталоны. Нет, Берит, конечно, славная женщина. Не из тех, кто любит другим косточки перемыть, да и помочь всегда готова. Может, посоветоваться с ней насчет голубей? Рубен достал мобильный телефон. Он редко им пользовался и до сих пор еще не привык к этим кнопочкам. Телефоном он обзавелся потому лишь, что у всех товарищей по клубу он уже был.

— Берит Хоас, я вас слушаю.

Рубен тоже представился и изложил проблему.

— Птицам нужно, наверное, дать какое-то лекарство, но я не хочу втягивать в это ветеринара. Может, у тебя дома что-нибудь найдется? Что-нибудь сильнодействующее?

— Ты имеешь в виду пенициллин? Надо посмотреть, может, и осталось немного. Сестра болела ангиной и не могла глотать таблетки, так что ей прописали жидкое лекарство, но вкус был отвратительный, и она перестала его пить, как только почувствовала себя лучше. Я сохранила лекарство на случай, если вдруг она и меня заразила, но оно так и не пригодилось.

Рубен улыбнулся хорошей новости и сразу воспрял духом, даже несмотря на то, что его лихорадило.

— Буду очень благодарен, если пожертвуешь мне капельку.

— А ты уверен, что голубям можно пенициллин? — Ее голос зазвучал более резко, и в нем появились требовательные учительские нотки, что совсем не понравилось Рубену. — Я имею в виду, разве птицам можно давать человеческие лекарства?

— Можно, конечно. Все будет в порядке. Зайдешь ко мне прямо сейчас с этой микстурой? Я на голубятне.

Если набрать лекарства в шприц, а потом снять иголку, можно впрыснуть его прямиком им в клюв. Так делала Анжела, когда кормила потрепанного ястребом голубя. Анжела, опять Анжела. Нет, это совсем никуда не годится. Пора оставить глупости и подумать о деле. Рубен почесал подбородок: побриться-то он и забыл.

— Вчера заходил один торговец картинами, — сообщила Берит.

Она пыхтя забиралась вверх по лестнице.

— У тебя он тоже был?

— Нет, — ответил Рубен.

Вчера он из дома не выходил и за весь день души не видел.

— Не нравится мне, что тут всякий сброд ошивается. Нынче все двери нужно запирать хорошенько.

— Мне стало жаль его, — поделилась Берит. — Он ни слова не говорит по-шведски, и у него с собой бумажка, на которой написано на английском, что он просит денег для сына — тому требуется новая почка. «Kidney» переводится ведь как почка, верно?

— Мне откуда знать. Но попрошаек я терпеть не могу. У него что, работы нет? — Рубен продолжал возмущаться себе под нос, ожидая, пока Берит поднимется.

— Он художник. Рисует такие красивые картины, там и море, и камыши, и лодки…

— И ты купила у него картину? Теперь нам точно от него не отделаться, будь уверена!

— Но мне стало так жалко его! Сам подумай, был бы у тебя сын и заболей он и ему понадобилась бы почка. Только представь, Рубен! Что угодно сделаешь, лишь бы денег раздобыть.

На следующее утро Рубен проспал аж до одиннадцати. Когда он открыл глаза, по носу расхаживала назойливая муха, но сил не было, даже чтобы отмахнуться от нее. За ночь он так сильно вспотел, что простыни, запутавшиеся вокруг ног, можно было выжимать. Встать с кровати его заставила жажда — во рту вместо языка будто кусок дерева. Голова закружилась, так что пришлось ухватиться за книжный шкаф, который угрожающе покачнулся и чуть не опрокинулся прямо на Рубена. После того как он утолил жажду, сунув голову в раковину и выпив воды из крана, Рубен понял: ему ни за что не осилить подъем по лестнице на голубятню, а значит, он не сможет пойти задать корма голубям. Более того, он не представлял, как ему вернуться в постель. В конце концов пришлось ползти туда на четвереньках. Грудная клетка вздымалась, будто кузнечные меха, но Рубену все равно не хватало воздуха. Каждый вдох причинял боль, а мышцы сильно ныли. Словно утопающий, который из последних сил хватается за борт лодки и, собрав остатки сил, подтягивает себя наверх, Рубен забрался в кровать. Нужно попросить Берит приглядеть за голубями. Вдруг случится чудо и он еще успеет поправиться к завтрашним соревнованиям? Рубен решил пока подождать и не сообщать Седерроту, что он не сможет участвовать. Сейчас он позвонит Берит, прямо сейчас. Голова сама опустилась на подушку, и он стал засыпать. Берит, да-да, нужно позвонить ей. Сейчас, он только соберется с силами. А пока отдохнет немного. Поспит чуть-чуть…