Жан-Кристоф Гранже - Пассажир

— Я знаю этого человека, — заметил он, указывая на повторенное во множестве изображений лицо.

— Это Альбер, князь Монако.

Объяснения давал Корто — женщина сосредоточенно трудилась над рисунком.

— Лет тридцать тому назад Ребекка работала во дворце князя Монако. Уборщицей. И влюбилась в князя. До потери рассудка. Ей так и не удалось оправиться после этой душевной травмы. В восемьдесят третьем ее поместили в лечебницу без надежды на выздоровление. Она провела несколько лет в клинике Сен-Лу, после чего попала к нам.

Нарцисс покосился на художницу. Ребекка рисовала как автомат, как будто ее рукой водила некая невидимая сила. Она не отрывала карандаша от бумаги, не возвращалась к ранее проведенной линии. Тянула и тянула красную нить своего безумия… Корто уже вышел из мастерской.

— Вы собирали художников по всей Европе? — нагнал его Нарцисс.

— Да. Я продолжил дело моих предшественников. Ганса Принцхорна из Германии. Лео Навратила из Австрии. Благодаря им и существует ар-брют.

— Ар-брют? А что это такое?

— Искусство сумасшедших, маргиналов, медиумов и любителей. Это название придумал Жан Дюбюффе. Кое-кто предпочитает другие термины. Аутсайдер-арт, искусство душевнобольных… Англичане, например, говорят «raw art», что значит «сырое искусство». Красноречивые имена, не так ли? Это искусство, свободное от всяких условностей, от любого влияния. По-настоящему свободное искусство! Помнишь мои слова? «Не искусство лечит нас, это мы лечим искусство!»

Корто открыл еще одну дверь. Здесь все стены были увешаны большими рисунками, изображавшими причудливо изогнутые женские фигуры: оседлавшие радугу, барахтающиеся в грозовых тучах, спящие на облаках. Часто линии рисунка продолжались на стене, как будто творческая мощь автора не могла удержаться в пределах прикрепленного к стене листа.

— Это Ксавье, — произнес директор заведения. — Он у нас уже восемь лет.

Мужчина лет сорока сидел перед столиком на кушетке, упершись ногами в пол. Одет он был в военную форму: куртка цвета хаки, полотняные штаны. Суровость наряда несколько смягчали цветные карандаши, которыми были набиты все его карманы, и старые веревочные туфли, обутые на босу ногу. Его лицо время от времени кривилось в нервном тике.

— Ксавье убежден, что прежде служил в Иностранном легионе, — прошептал Корто.

Художник между тем взял карандаш и сунул его в прикрепленную к столу точилку.

— Ему кажется, что он участвовал в войне в Персидском заливе в рамках операции Даге.

В комнате повисла тишина. Нарцисс решил попробовать завязать разговор:

— У вас очень хорошие картины.

— Это не картины. Это щиты.

— Щиты?

— Против раковых клеток, против микробов. Против всего этого биодерьма, которое на меня насылают через землю.

Корто схватил Нарцисса за руку и вместе с ним отступил в угол комнаты.

— Ксавье верит, что в Ираке подвергся химической атаке. На самом деле он никогда там не был. В семнадцать лет он бросил своего младшего брата, которого нес на плечах, в реку с очень сильным течением. Мальчик утонул. Ксавье вернулся домой, но не мог ответить, куда девался брат. Он ничего не помнил. После этого он пятнадцать лет провел в психиатрической лечебнице для социально опасных больных. Мне удалось его оттуда вытащить.

— Просто так? Без всяких мер предосторожности?

— За все пятнадцать лет с Ксавье ни разу не возникло проблем. Комиссия решила, что можно доверить его мне.

— А что он принимает?

— Ничего. Рисование занимает все его время. И его мозг.

Психиатр благодушно смотрел на своего пациента, который сидел и с горящими глазами точил карандаши. Нарцисс хранил молчание. Скептическое и осуждающее молчание.

— Брось дуться, — сказал Корто. — У нас здесь почти не бывает проявлений буйства. Никто ни на кого ни разу не напал. Не было ни одного случая самоубийства. Занятия художественным творчеством впитывают в себя все бредовые идеи. Но, в отличие от нейролептиков, не отупляют человека. Они служат ему утешением. Единственной поддержкой. В дни посещений у нас перед воротами не выстраивается очередь, можешь уж мне поверить. К ним никто никогда не приходит. Это одинокие, всеми забытые и брошенные люди. Они обделены любовью. Ладно, пойдем дальше. Мы еще не всех навестили.

В жандармском участке Брюжа было тихо и пустынно, как на городском кладбище. Может даже, еще тише и пустынней. На кладбище хотя бы по воскресеньям приходят люди. Анаис толкнула дверь. Она пребывала в ужасном настроении. После бесполезной встречи с отцом она связалась с Ле-Козом, чтобы подвести итоги. Много времени на это не потребовалось. Новостей на горизонте не наблюдалось. Расследование убийств Филиппа Дюрюи, Патрика Бонфиса и Сильви Робен более их не касалось. Добраться до «Метиса» не представлялось возможным. Что до ее собственной дальнейшей судьбы, то отдел внутренних расследований даже не назначил дату рассмотрения ее дела. Спрашивается, зачем она так спешила в Бордо?

Ей звонил Кронье.

— Как дела? — поинтересовался он.

— У маленькой засранки все хорошо. Из Ниццы новости есть?

— Никаких следов Януша. Парень испарился. Я вернулся в Марсель. Расспросил сотрудников заведения, в котором он ночевал. Правда, он назвался Нарциссом, но у нас нет ни малейших сомнений, что это был он.

— А узнать, кто на него напал, удалось?

— Есть один свидетель. Бомж. Не просыхает последние лет десять.

— Что он рассказал?

— Что на Януша напали «политиканы». Мужчины в деловых костюмах. Но его показания надо делить на два. Он уже сам забыл, когда был трезвым.

Убийцы из Гетари. Мужчины из машины модели Q7. И голос ее отца, произносящий: «„Метис“ — это порядок». Убийцы, представляющие одновременно и мир преступности, и карающий меч правосудия. Убийцы, вполне способные внедриться в полицию. Убийцы, которые и были полицией…

Приемная жандармского участка выглядела карикатурно. Ободранная деревянная стойка. Линолеум на полу. Стены из ДСП. И два дремлющих жандарма… Маловероятно, что в этой убогой дыре ей удастся узнать что-то новое. Она спросила лейтенанта Дюсара — того офицера, что составлял заявление об угоне Q7. Ей ответили, что он сегодня выходной. Дежурные придирчиво изучили ее служебное удостоверение и с недоверчивым видом выслушали ее речь, в которой она объясняла, зачем ей срочно понадобился их коллега: появились дополнительные данные по делу об угоне автомобиля марки «ауди» модели Q7 Sline TDI, номерной знак 360 643 АР 33, имевшем место 12 февраля 2010 года.

Нет, они не могут сообщить ей домашний адрес и телефон Дюсара. И протокол о приеме заявления об угоне показать не могут. Анаис не стала настаивать. Вернулась к машине и позвонила в телефонную справочную, где ей немедленно дали адрес Патрика Дюсара. Жандарм жил в северном пригороде Бланкфоре, за заповедником Брюжа.