Жан-Кристоф Гранже - Пассажир

Анаис подумала о будущем, которого у этих существ уже не осталось. Будущем, понемногу превращавшемся в нереализованное прошлое. Такова тюрьма. Условное наклонение, которое никогда не переходит в изъявительное. Его заменяет злое похмелье, горечь, хронические поносы.

За столом психиатр заполняла какой-то формуляр.

— Что это?

— Запрос о вашем переводе.

— Меня… меня отправят к психам?

Та усмехнулась:

— До этого еще не дошло.

— Тогда о чем речь?

— Я прошу начальника поместить вас под усиленный надзор.

— И это вы называете поблажкой?

— Пока это единственный способ вас защитить.

Она знала, что такое усиленный надзор. Переводы из одной камеры в другую, бесконечные обыски, постоянное наблюдение… Она будет защищена от других, но сама лишится всякой свободы действий.

Анаис вернулась в свои четыре стены.

Она добилась одного: удвоенного заключения.

— Гедонис — откуда такое имя?

— От гедонизма. Это моя философия. Carpe diem. [44] Лови день (лат.). Надо пользоваться каждым днем, каждым мгновением.

Шаплен взглянул на миниатюрную брюнетку с острым личиком. Легкие кудрявые, почти курчавые волосы высоко взбиты. Темные глаза навыкате. Под ними залегли тени, похожие на синяки. Толстые сиреневые губы напоминают моллюсков. Да уж, красавицей ее не назовешь.

Это была его пятая встреча. Название «Питкэрн» вполне себя оправдало. Бар походил на притон моряков в забытом богом порту. Приглушенный свет, каменные своды, столики отгорожены льняными занавесями, образующими кабинки, в которых повторялись все те же сцены, те же надежды, та же болтовня. Шаплену это напомнило исповедальню. Или кабинку для голосования. Вообще-то годились оба определения.

— Согласен, — снова заговорил он, стараясь не отвлекаться. — Но пользоваться каждым днем значит также рассчитывать, что их будет много. Я за долгосрочные отношения.

Гедонис приподняла брови. Ее глаза, казалось, вот-вот вылезут из орбит. Она уткнулась носом в коктейль. Мясистые губы жадно присосались к соломинке, словно надеясь вытянуть оттуда новые темы для разговора.

Шаплен, изображавший солидного мужчину, ищущего продолжительных отношений, настаивал:

— Мне сорок шесть лет. Я уже не в том возрасте, чтобы завязывать короткие интрижки.

— Вау… — усмехнулась она. — Я-то думала, таких больше не делают.

Приличия ради они посмеялись.

— А откуда ваше имя — Ноно?

— Меня зовут Арно. Поняли, в чем прикол?

— Ш-ш-ш. — Она приложила палец к губам. — Никаких настоящих имен!

Они снова засмеялись, уже не так принужденно. Шаплен был удивлен. В его представлении датинг скорее походил на отделение скорой помощи или кризисный штаб. Последняя остановка перед самоубийством. В действительности это мало чем отличалось от коктейльной вечеринки в любом другом баре. Музыка, выпивка, шум голосов. Единственная изюминка — тибетский колокол. Идея устроительницы, Саша, — чтобы напоминать, что семь минут, выделенные каждой паре, истекли.

Гедонис сменила тональность. Оставив попытки казаться оригинальной, взбалмошной, решительной, она заговорила о себе. Тридцать семь лет. Аудитор. В Савиньи-сюр-Орж у нее трехкомнатная квартира, купленная в рассрочку. Детей нет. Ее единственной большой любовью был женатый мужчина, который так и не расстался с женой. Ничто не ново под луной. Уже четыре года она одна и с тоской думает о приближении рокового сорокалетнего рубежа.

Ее откровенность удивила Шаплена. По идее, здесь все стараются пустить пыль в глаза… Гедонис предпочла исповедальню. К черту кабинку для голосования. Прозвонил колокол. Он встал и доброжелательно улыбнулся собеседнице, получив в ответ гримасу. До нее вдруг дошло, в чем ее ошибка. Она пришла сюда, чтобы обольщать. А вместо этого вывернула перед ним свою душу.

Следующая. Саша выбрала классический вариант. Дамы оставались на месте, кавалеры меняли места, переходя за столик справа. Он уселся перед полной брюнеткой, не пожалевшей сил, чтобы предстать во всем блеске. Густо напудренное лицо резко выделялось на фоне взбитых и покрытых лаком волос. Под просторной темной блузой, явно из атласа, тонули все выпуклости и округлости. Пухлые ручки, тоже очень белые, порхали как голубки, вылетающие из волшебного плаща.

— Меня зовут Ноно, — начал он с места в карьер.

— По-моему, эти их ники — дурацкая выдумка.

Шаплен улыбнулся. Еще одна оригиналка.

— А ваш ник? — спокойно поинтересовался он.

— Вахинэ. [45] От таитянского vahine — женщина. — Она прыснула. — Говорю вам, эти ники — такая глупость.

Завязался разговор со всеми его обязательными поворотами. От заигрываний они перешли к стадии обольщения. Вахинэ постаралась выставить себя в лучшем свете — как в прямом, так и в переносном смысле. В отблесках свечей она принимала заученные позы и отпускала пошлые афоризмы, напуская на себя таинственность.

Ноно терпеливо ждал продолжения. Он знал, что очень скоро она скатится к печальному эпилогу. К выдержанной ноте, на которой будет спрашивать себя, как и почему она дошла до этой гонки со временем: несколько минут, чтобы соблазнить незнакомца. Больше всего Шаплена поражало глубокое сходство между этими женщинами. Тот же социальный статус. Та же профессиональная состоятельность. Тот же провал в личной жизни. Да и держатся они почти одинаково…

Он задавал себе только один вопрос: зачем Ноно приходил сюда несколько месяцев назад? Какая может быть связь между этим вполне заурядным клубом знакомств и расследованием преступлений незаурядного убийцы, одержимого греческой мифологией?

— А вы?

— Простите?

Он потерял нить разговора.

— Вы любите фантазию?

— Фантазию? В чем?

— В жизни вообще.

Шаплен представил, как он стоит в душевой ночлежки, глядя на гангренозного бродягу. Как отплясывает вокруг повозки с психами или изучает собственные автопортреты, держа на мушке женщину-рентгенолога.

— Да. Скажем так: в некотором смысле я за фантазию.

— Какое совпадение, — сказала женщина. — Я тоже. Как войду в раж, поберегись!

Шаплен вымученно улыбнулся. Старания Вахинэ показаться забавной и оригинальной нагоняли на него тоску. На самом деле здесь ему нравилась лишь одна женщина. Саша собственной персоной, мускулистая метиска с пышной грудью и странными зелеными глазами. Он то и дело на нее поглядывал, но она никак не реагировала.

Зазвонил колокол.

Шаплен встал. Похоже, Вахинэ захватили врасплох, не дав перейти к душещипательной части. Все претендентки обожали говорить о себе, и это его вполне устраивало: не надо было импровизировать на тему Ноно.

Он пересел за следующий столик и тут же понял, что уже встречался с сидевшей перед ним женщиной. Он ее не узнавал, но в ее взгляде вспыхнул огонек. Всего лишь на миг, словно искра, которая тут же погасла. Как задутая свеча.