Жан-Кристоф Гранже - Лес мертвецов

Жанна задала последний вопрос:

— Как по-вашему, между каннибализмом и аутизмом есть хоть какая-то связь?

— А вы упрямая, — раздраженно ответила Гароди. — Я же сказала, что убийца не страдает подобной патологией.

— Но можно представить себе, что такая связь существует?

— Отчасти, — уступила Гароди. — Но только если понимать каннибализм как фантазм. В тридцатых годах многие психоаналитики, такие как Мелани Кляйн, отмечали, что сексуальные порывы аутистов имеют агрессивный характер.

Элен Гароди вернула ей фотографии и встала.

— Сожалею, — сказала она, поднимая с земли свою сумку, — пора браться за работу.

Жанна последовала за ней. Они пересекли лужайку, вошли в здание и спустились по лестнице, ведущей в раздевалку. В лицо ударил прохладный воздух из кондиционера. Жанне показалось, что она прошла сквозь ледяное зеркало.

— Никак не отрегулируют эту штуку как следует… — пробормотала Гароди.

Она подошла к одному из покрывавших стену шкафчиков. Открыла его, без малейшего стеснения сбросила купальник и натянула черные «боксеры» и лифчик того же цвета.

Выпрямилась и спросила, рассматривая Жанну:

— Что это на вас за блузка?

На Жанне была рубашка из тонкого хлопка, черная и прозрачная, под которой угадывался сверхтонкий бюстгальтер. Сухим тоном сапера, обезвреживающего мину, она перечислила:

— Хлопок. Дышащий. От «Джозеф».

— Парни небось слюной исходят?

Они посмеялись. Жанна без труда представляла себя с этой женщиной за бранчем. Как они перемывают мужчинам кости. Но тут Элен Гароди достала из шкафчика темную тунику. Белую накидку. Покрывало…

От удивления Жанна так и застыла. Директриса оказалась монахиней. Этим и объяснялось то хладнокровие, с которым она отнеслась к зверскому убийству Марион Кантело. Всеобъемлющая сила веры…

— Познакомьтесь с сестрой Элен, — сказала она, слегка присев. — Из Сионского ордена кармелиток. Персонал института Беттельгейма на пятьдесят процентов состоит из монахинь. И как видите, руководит им именно эта половина.

Сбитая с толку Жанна не нашлась что ответить.

— Не стоит судить по наружности, — улыбнулась сестра. — Особенно ничем не прикрытой.

— Жуткая вонь, правда?

Жанна и не подумала возражать. Она стояла перед застекленными корпусами лаборатории Павуа. Когда она назвалась на проходной, Бернар Павуа спустился к ней, и они вместе вышли наружу. Жанна спрашивала себя зачем. Здесь все перебивала удушливая, пронзительная, ржавая вонь.

— Это заводы Сен-Дени, — объяснил гигант. — Все, что осталось от былого промышленного подъема департамента. Знаете, почему с конца девятнадцатого века в девяносто третьем построили столько фабрик?

— Нет.

— Из-за розы ветров. Парижские капиталисты хотели быть уверенными, что промышленные ароматы не доберутся до столицы. Особенно до западных районов Парижа, где тогда возводили шикарные кварталы. Когда я был ребенком, заводы Сен-Гобена с их серной вонью еще работали в Обервилье и там же неподалеку жгли кости с боен Ла-Виллет. В те времена не говорили «пахнет серой» или «разит падалью», тогда говорили «воняет Обервилье».

— Вы родились в этом департаменте?

— В Бонди. Как Андре Мальро.

Жанна обернулась и окинула взглядом длинное строение из стекла и бетона. Тысячи квадратных метров, отведенных под научные исследования. Пять этажей стерильных помещений, компьютеров и ученых в белых халатах. Наглядное доказательство успеха Бернара Павуа. Идеально чистая цитадель науки посреди захудалого парижского предместья.

— Департамент девять-три открывает все пути, — пошутила Жанна.

— Если только задержаться в нем. Мне всегда хотелось что-то сделать для родных мест. Вот я и создал эту лабораторию. Вместо того чтобы прозябать в каком-нибудь научно-исследовательском отделе, я решил доказать всем, что северное предместье — не только рассадник атмосферных загрязнений, нищеты и насилия. Не уверен, что мне это удалось. В итоге нас прославили городские беспорядки да два несчастных паренька, погибших в трансформаторной будке…

В первый раз Бернар Павуа показался ей Буддой — холодным и невозмутимым. А сейчас он был страстным, одержимым борцом, Големом с горячей кровью.

— Можно я закурю? — спросил он. — Дым вам не помешает?

— Хуже уже не будет.

— В этом преимущество здешних мест, — подмигнул ей Павуа. — Ниже не опустишься.

Он неторопливо закурил сигарету. К своему удивлению, Жанна находила в нем необычайное очарование. За силой и спокойствием в этом человеке скрывалась неподдельная нежность, стремление любить и защищать. Этот бесстрастный толстяк в квадратных очках и с пеликаньим зобом был еще и плюшевым мишкой. Мужчиной, который мог сделать свою подругу счастливой, вот только несколько дней назад его мир рухнул.

— Я читал газеты, — сказал он. — Пожар на улице Монсе. Узнал вашего коллегу на фотографии. Это связано с убийством Нелли?

— Франсуа Тэн — так его звали — обнаружил нечто опасное для убийцы. Все указывает на то, что его устранили.

Павуа молчал. Жанна и не ждала от него банальных соболезнований. Равно как и испуганных замечаний.

— Следствие переходит к вам? — спросил он, выпуская струйку дыма.

— Если честно, нет. Я и в первый раз не имела никакого права здесь находиться.

— Я так и понял. Тот судья был вашим другом?

— Очень близким. И я не брошу расследование, пока не найду убийцу.

Они шли по поросшему травой длинному полю. По сравнению с безупречными лужайками Гарша насыпные площадки вокруг лабораторий выглядели убого. Местами желтоватые, местами облезлые, кое-где раскисшие…

— Что вы хотели узнать?

Жанна пришла не затем, чтобы расспрашивать цитогенетика о Нелли Баржак. Да и о возможных связях между аутизмом и генетикой она уже была наслышана. Оставалась первобытная история…

— У меня есть один вопрос. Существует ли связь между генетикой и доисторическими временами?

— Не понимаю.

— Ну например, отличался ли кариотип первобытных людей от нашего?

— Лучше обратитесь к палеоантропологам… Если хотите, я могу назвать пару фамилий.

— А вам что-то об этом известно?

— Совсем немного. Кое-что я вам расскажу, только давайте вернемся в прохладное помещение. На таком солнцепеке мы того и гляди расплавимся.

По пути Бернар Павуа с законной гордостью продемонстрировал ей каждый этаж, каждый закоулок своих лабораторий. Как и в первый раз, увиденное ослепило Жанну — в прямом смысле этого слова. На солнце лабораторные помещения казались хрустальными. Бесчисленные предметные стекла, химические столы, стеклянные трубки сверкали, искрились и переливались. Она увидела стерильные отсеки, куда не проникали микробы. Герметичные боксы, где не было ни пылинки. Обсервационные залы, в которых стояли компьютеры с бинокулярными микроскопами.