Жан-Кристоф Гранже - Лес мертвецов

Вместе с тем в атмосфере веяло и некоторой мрачностью. Это бремя прошлых лет, поняла Жанна. За вежливыми улыбками прохожих еще таились следы подавленности, вызванной жестокостями ушедшего века. В сердце у каждого еще жили кровавые картины минувшего. Душа все никак не могла освободиться от слишком долгого траура. Три века американской эксплуатации. Сорок лет кровавой диктатуры. Революция. Контрреволюция. И все это ради того, чтобы страна погрязла в коррупции — загнанной вглубь, скрытой, а потому не поддающейся лечению. Есть от чего прийти в уныние.

Редакция «Ла-Пренса» занимала безликое блочное сооружение, но ее архив размещался в пристройке — живописном домике с патио, утопающем в цветах и украшенном орнаментами. Старые номера хранились на микропленке — значит, не придется пачкать руки и дышать пылью. Чтобы не блуждать в потемках, Жанна обратилась к заведующему архивом. Этот человек, оказавшийся настоящей ходячей энциклопедией, с ходу, не задумываясь, сказал ей, какие подшивки следует просмотреть в первую очередь. Речь шла о «звездных годах» Мансарены, он же Вампир из Манагуа.

Пленки крутились, и перед Жанной проходила изрядная часть недавней истории Никарагуа. Она и так ее знала. Одна из банановых республик — так называли многие государства Центральной Америки, превращенные в поставщиков тропических фруктов под тотальным контролем США. Как большинство людей левых взглядов, Жанна ненавидела Штаты всепоглощающей, ничем не оправданной, иррациональной ненавистью. Эта страна воплощала все то, чего она не выносила: империалистическую жестокость, безграничное потребительство, свободу, направленную исключительно на материальный успех. Но больше всего ее бесило полное наплевательство по отношению к слабым, к меньшинствам. Мало им было устроить геноцид североамериканских индейцев, США еще финансировали самые чудовищные диктатуры Центральной и Южной Америки.

Со смешанным чувством ярости и какого-то странного удовлетворения Жанна освежила в памяти некоторые эпизоды, прочитав отдельные статьи целиком. Невероятная по жестокости диктатура Анастасио Сомосы Дебайле, наследника длинной цепочки убийц. Казни. Пытки. Насилие. Лишение имущества. Однажды тиран-преступник так ответил журналистам, поинтересовавшимся его богатствами: «Насколько мне известно, у меня всего одно имение. Оно называется Никарагуа». Потом грянула Сандинистская революция, а вместе с ней — ликвидация неграмотности, раздел земель, уважение к крестьянскому труду. Наконец появилась надежда. Затем — контрреволюция, финансированная Рональдом Рейганом на деньги, полученные благодаря незаконной продаже оружия Ирану. Ужас. Ужас. Ужас. Сегодня ситуация стабилизировалась. Но страна так и не исцелилась от своих хронических болезней, которые могли вспыхнуть в любую секунду…

Одна из них, наиболее показательная, носила имя Эдуардо Мансарены.

Он родился на Кубе. В семидесятые годы начал сколачивать состояние. Врач-гематолог и деловой человек, сбежав в Майами, быстро сообразил, в чем так нуждаются Соединенные Штаты. В крови. Война во Вьетнаме показала, какое значение приобретает переливание крови во время вооруженного конфликта. Но в США было мало своих запасов. Где взять столь редкий продукт? В бедных странах, где же еще! В 1972 году, вскоре после землетрясения, Мансарена перебрался в Манагуа и открыл здесь первый коммерческий банк крови. За пару лет он развернулся вовсю, переплюнув всех прочих поставщиков США, вместе взятых: Гаити, Бразилию, Белиз, Колумбию. В 1974 году «Плазма Инк.» продавала двадцать тысяч литров крови ежемесячно, обеспечивая десять процентов частной американской индустрии в этой области.

В богатстве Мансарены, как в кривом зеркале, отражалась бедность доноров. Крестьяне, разоренные землетрясением, сдавали по литру крови каждую неделю, не давая организму возможности восстановиться. Многие из них скончались прямо здесь, в помещениях банка. В народе зрело возмущение. «Плазма Инк.» стала символом эксплуатации человека диктатурой — эксплуатации, доводящей до смерти. В один прекрасный день 1978 года народ дал волю скопившемуся гневу и устроил поджог банка. Пожар перекинулся на всю страну. Вспыхнула Сандинистская революция. Но… Вампир из Манагуа успел исчезнуть.

Социалистическое правительство наложило запрет на торговлю кровью и плазмой. Отныне сдать кровь можно было только бесплатно, под контролем никарагуанского Красного Креста. Затем ее переправляли, так же безвозмездно, в больницы и клиники. И — никакого экспорта. Но прошло несколько лет, и все вернулось на круги своя. Арнольдо Алеман и его продажное правительство разрешили Эдуардо Мансарене вернуться в Манагуа — вместе с его гнусным бизнесом. Сегодня он вновь конкурировал с Красным Крестом, и у дверей его банка выстраивались очереди из желающих получить хоть несколько кордоба.

Его империя даже расширилась. Открылись центры по сбору крови в Гватемале, Гондурасе, Сальвадоре, Перу, Эквадоре, Аргентине. Жанна представила себе кровавые реки, стекающие к устью под названием Мансарена, чтобы влиться в безбрежное море США. Такие истории возможны только в подземельях мира. Там, где нищета позволяет все. Там, где жадность и продажность пышно колосятся и дают все новые всходы, как на хорошо унавоженной почве.

Она смотрела на размытый портрет Вампира. Огромного роста мужчина с крупной челюстью. Посеребренные сединой волосы зачесаны назад, словно он надел шлем воина Столетней войны. Сытый и спокойный. Рыцарь, сумевший повергнуть всех своих врагов — правосудие, человечность, равенство…

Так что же отослал Вампир экспресс-почтой на адрес Нелли Баржак 31 мая? Образец крови? Из-за которого специалистку по цитогенетике убили и пожрали? И еще. Зачем Тэн звонил этому человеку в воскресенье, 9 июня? Почему в тот же самый день с ним связался Антуан Феро? Что было известно Эдуардо Мансарене об убийствах и о том, кто их совершил? Что связывало его с Хоакином?

Жанна свернула пленки, погасила экран и поблагодарила заведующего архивом. Звонить в «Плазма Инк.» она больше не стала. Решила пойти туда сама. И встретиться с Вампиром лицом к лицу.

Банк крови. Первый в стране.

Здание «Плазма Инк.», расположенное в барио Батаола-Сур, представляло собой настоящий бункер — куда более надежный и охраняемый лучше, чем Дворец правосудия. Поверх монолитного забора щетинилась колючками, острыми, как лезвие бритвы, проволока; охранники, занимавшие каптерку, отнюдь не выглядели сонными.

Чтобы проникнуть в эту крепость, Жанна предъявила свой паспорт. Никаких проблем. Может, она донор-доброволец? Ее пропустили, и она прошла в просторный холл, обустроенный как принято во всех странах с жарким климатом. Плиточный пол. Жалюзи на окнах. Под потолком — вентиляторы. Перед несколькими окошками стояли в очереди доноры. Другие вяло лежали на скамьях, расставленных рядами, как в церкви, и вполглаза смотрели телевизор. Никаких медсестер, никаких белых халатов. Зато запах эфира, шибавший в нос так, что кружилась голова. В глубине слышалось стрекотание компьютерных клавиатур, задававшее зловещий ритм пляске смерти.