Барбара Вайн - Пятьдесят оттенков темноты

— Разумеется, офицеры, — говорила она. — О других разрядах и званиях ничего не могу сказать. Я знакома с двумя девушками, помолвленными с американскими офицерами, и не стала бы их осуждать — учитывая, какое будущее их ждет.

Это была новая для меня мысль — выходящая за пределы викторианской сказки. Как выяснилось, женщина может выйти замуж ради денег, благополучия и положения в обществе; мне же казалось, что замуж выходят только по любви. Иден много рассуждала о деньгах и благополучии, рассказывала, что одна ее подруга, обрученная с майором Уэйном Д. Лански, описывала, что ждет ее после окончания войны в Норфолке, штат Вирджиния: собственная машина, наемная прислуга и дом на берегу океана. Моя мать отсутствовала, когда все это обсуждалось, и поэтому в ее вопросе о Чеде и о том, когда Иден с ним увидится, не было ни капли язвительности, только искренний интерес. Конечно, я рассказала родителям о Чеде, не предполагая никаких причин для секретности, даже с точки зрения Лонгли. В 1942 году результатом любви становился брак. Приглашение в дом бойфренда означало, что свадьба не за горами. Брак мог заключаться и по другим причинам (таким, как автомобили, наемная прислуга и дом на берегу океана), однако в целом мне еще казалось немыслимым, что любовь может завершиться чем-то иным.

Иден, похоже, очень смутилась. Она поспешно сменила тему, сказав:

— О да, конечно, я с ним увижусь. Должно быть, Чед заглянет к нам, когда узнает, что я дома.

Позже она высказала мне свое недовольство. Это произошло в очень неподходящем месте — нашем бомбоубежище, поскольку в дополнение к прочим неприятностям немцы решили бомбить Лондон именно этой ночью, или, по меньшей мере, ввели нас в заблуждение, заставив думать, что будут бомбить. Я не помню, что слышала артиллерийский огонь или далекие разрывы бомб, но в час ночи прозвучал сигнал тревоги, и все спустились в бомбоубежище, естественно, разбудив меня.

Вскоре отец пошел спать. Мать была на кухне — заваривала для нас чай. Мы с Иден сидели лицом друг к другу — я на своей койке, а она на перевернутом ящике из-под апельсинов, на который положили подушку. Ее красивое лицо, похожее на лица ныне забытых кинозвезд — Вероники Лейк, Аннабеллы, Элис Фей, — блестело от питательного крема, не оставленного в безвестности «Лорел Коттедж». На Иден была хлопковая ночная рубашка, голубая в цветочек, а на голове тюрбан из голубого шифонового шарфа. Отчитывала меня она довольно странно.

— Я была очень разочарована, Фейт, узнав, что ты рассказываешь отцу небылицы.

В тот момент я действительно не понимала, о чем речь, и честно призналась ей в этом.

— Не притворяйся. Думаю, ты немного посплетничала, а теперь хочешь увильнуть от ответственности. Что заставило тебя думать, что Чед Хемнер мой жених?

— Я этого не говорила.

— Почему именно Чед? Бедняжка, я думала, что смогу чуть лучше устроить свою жизнь. Не сомневаюсь, Вера не могла тебе сказать, что мы с ним помолвлены. У меня ведь нет обручального кольца, правда? Так вот. Чед просто друг, друг семьи, а не лично мой. Ты поняла?

— Извини, — пробормотала я. — Чед сказал мне, что он твой друг.

— А-а. Фейт, дорогая, однажды ты поймешь: слова мужчины в подобных обстоятельствах и истинное положение дел — две очень разные вещи. Думаю, Чед хотел бы со мной обручиться. Тебе так не кажется?

Я с готовностью согласилась. Подумала, что никто — от Гэри Купера до лорда Луиса Маунтбеттена и генерала Монтгомери — не отказался бы с ней обручиться. Иден снова стала уверенной в себе и любезной.

— Честно говоря, я всегда знала, что в этом отношении у меня будут неприятности с Чедом. Как ты знаешь, мы познакомились у Треджера, — Джордж Треджер был адвокатом, у которого работала Иден, — на вечеринке с коктейлем, и он с самого начала бросал на меня влюбленные взгляды с другого конца зала. Чед преследовал меня телефонными звонками — мы с Верой ужасно злились, — и на самом деле я стала с ним встречаться только для того, чтобы положить конец этим бесконечным звонкам.

Она еще долго рассуждала в том же духе, пока не вошла моя мать с чаем — вернее, не вошла, а протиснулась в щель между мешками с песком. Меня с самого начала поразило несовпадение рассказов Веры и Иден о знакомстве с Чедом. Вера утверждала, что это произошло в суде, а по словам Иден, они встретились на вечеринке. Вероятно, это было неважно. Расстроившись из-за упреков Иден, я теперь радовалась, что вновь вернула ее расположение.

Следующим утром Иден уехала, но не в Грейт-Синдон — возвращение домой откладывалось до позднего вечера. Сначала она пообедала в Вест-Энде с каким-то американским офицером. За завтраком Иден рассказывала об этом так, словно собиралась на важную деловую встречу, в целях поддержания контактов между представителями британских и американских вооруженных сил, и мой отец, забыв, что она всего лишь радиотелеграфист, похоже, поверил ей. Однако, к моему удивлению, Иден, сохраняя серьезное выражение лица, толкнула меня ногой под столом, когда второй раз называла имя американца.

После ухода Иден мама поднялась в ее комнату, чтобы убрать постельное белье. Зная свою мать и ее привычки, я могу предположить: она размышляла, отправить ли белье в стирку или на нем еще могут спать они с отцом. Увиденное в спальне ее рассердило. В комнате было убрано. Многие считают, что женщина, не поддерживающая в доме идеальную чистоту, просто не замечает грязь, но это не всегда справедливо. Бывает, что ей просто лень. Вполне достаточно относительной чистоты. Пятна пыли не обязательно тут же стираются, даже если они видны невооруженным глазом. Вокруг ножек кровати, на которой спала Иден, в местах соприкосновения с полом, оставались маленькие комочки пыли; их убирали, вероятно, мокрой тряпкой. Пергаментный абажур на лампе, свисавшей с потолка в центре комнаты, — мать сказала, что уже несколько недель собиралась протереть его, — был тщательно вымыт водой с мылом. В ванне дела обстояли еще хуже. В отличие от большинства гостей, которые оставляли на ванне ободок грязи, Иден не только смыла ободок и насухо вытерла после себя ванну и раковину, но и сняла копившуюся годами серую паутину с наполовину скрытого переплетения труб за ванной и унитазом и аккуратно сложила горкой на одном из газетных квадратиков, которые отец использовал для бритья.

Именно это, а не какой-то поступок Веры — теперь я точно вспомнила, — разозлило мою мать, заставив рассказать о Кэтлин Марч. Разумеется, Иден не имела к той истории никакого отношения, она тогда еще не родилась, но мне кажется, мать хотела уязвить всех женщин семьи Лонгли, продемонстрировать их несовершенство и, если можно так выразиться, представить их «колоссом на глиняных ногах».