Йозеф Гелинек - Скрипка дьявола

— Я знаю, что она погибла во время погружения, но как это могло случиться? Дедушка говорит, что она была одним из лучших дайверов Испании.

Какую-то долю секунды Пердомо боролся с искушением избежать разговора, безапелляционно заявив: «Сделай мне одолжение, спи», но что-то в душе подсказало ему, что, раз сын просит, лучше для них обоих открыто поговорить о Хуане и обстоятельствах ее гибели.

— Твоя мать действительно была прекрасным дайвером. Поэтому она при первой же возможности вырывалась с какой-нибудь из подруг, чтобы погрузиться в воды Красного моря, а именно в Голубую Дыру, туда, где находится потрясающий морской грот, одно из самых завораживающих мест на планете.

— Это там случилось, в Голубой Дыре?

— Да. Голубая Дыра — это коралловая лагуна, по которой можно проплыть в открытое море через тоннель, расположенный на глубине шестидесяти метров. Это очень красивое место, но и очень опасное. По правде говоря, там каждый год гибнет кто-нибудь из аквалангистов. Испанский консул в Александрии, который помог мне привезти маму домой, сказал, что Голубую Дыру называют «кладбищем дайверов», потому что на дне впадины, на глубине больше ста метров, лежат останки более сотни несчастных, которые так и не проплыли через тоннель.

— А мама проплыла? — спросил мальчик, захваченный и испуганный рассказом отца.

— Она проплывала там много раз. И в последний раз ей это не удалось только потому, что она попыталась спасти жизнь аквалангистке, оказавшейся в беде.

— Почему людям разрешают погружаться под воду в таком опасном месте?

— Думаю, тут все дело в алчности, Грегорио. Консул рассказывал мне, что египетские власти, чтобы не распугать туристов, которые оставляют там большие деньги, скрывают истинные цифры. Говорят, что там погибло сорок человек, в то время как на самом деле вдвое больше.

— Но маме все-таки удалось спасти ту женщину, которая оказалась в беде?

— Да, — солгал Пердомо. Ему казалось, что для мальчика было бы слишком жестоким ударом узнать, что гибель матери была напрасной, поскольку женщина, которую она пыталась спасти, тоже оказалась на дне впадины.

— А что случилось с той женщиной?

— Как я тебе сказал, тоннель, по которому выплывают в открытое море из лагуны, находится на очень большой глубине. После сорока метров для любого дайвера существует опасность, что у него разовьется азотный наркоз.

— Что это?

— Баллоны наполнены смесью кислорода и азота. Если спускаешься на большую глубину, есть опасность, что через легкие в кровь попадет слишком много азота, который действует подобно алкоголю. Поэтому такое состояние еще называют «глубинным опьянением». Именно это случилось с девушкой, которую спасала мама, она слишком глубоко спустилась, возможно под действием первых признаков опьянения. В любом случае тоннель этот коварен: кажется, он длиной всего десять метров, а на самом деле — двадцать шесть. Кроме того, там существует очень мощное течение, направленное внутрь, поэтому тратишь больше времени на весь путь, чем предполагаешь. Но самое худшее не в этом. Ужасно то, что свет почти не проникает на такие глубины, а потому легко миновать вход в тоннель и продолжать спускаться во впадину. Это и произошло с той девушкой, но, на счастье, твоя мама увидела ее, нагнала и сумела показать ей вход в тоннель.

— Тогда почему мама не спаслась тоже?

— Потому что та, другая аквалангистка впала в панику и нечаянно ударила маму ногой по голове. Это видели другие аквалангисты, которые находились выше. Мама потеряла сознание и не могла спастись.

— Кто та женщина?

— Зачем это тебе?

— Я хочу знать, кто она. Вырасту, найду ее и убью за то, что она ударила маму.

— Грегорио, эта женщина не убивала маму. Это был несчастный случай.

— Ты только что сказал, что она ударила маму по голове.

— Это правда, но она не сознавала, что делает, она была пьяной от азота. Кроме того, как ты не понимаешь, Грегорио? Если ты выполнишь свою угрозу и убьешь эту женщину, жертва твоей матери окажется совершенно напрасной.

Грегорио должен был согласиться с отцом, и его желание отомстить потихоньку стало тускнеть. Но тут он снова задал отцу трудный вопрос:

— Как ты думаешь, где сейчас мама?

Пердомо чуть было не сказал «на небе», но хорошенько подумал и, возможно, под влиянием предков-галисийцев, ответил вопросом на вопрос:

— А как бы тебе хотелось?

— Мне бы хотелось, чтобы Бог был и чтобы мама была там, наверху, с ним, и могла бы видеть нас и знала бы, что мы разговариваем о ней и все время ее вспоминаем. Но дедушка мне сказал, что Бога нет.

— Тут я бы не стал спорить с дедушкой, Грегорио. Но это не значит, что мама оставила нас навсегда. Каждый раз, когда мы ее вспоминаем, она снова с нами.

— Но я хочу когда-нибудь поговорить с ней, папа. Не могу вынести мысли, что никогда больше не увижу маму.

Грегорио расплакался, он плакал горько и безутешно, никакие слова отца не могли успокоить его. Пердомо только обнимал сына, и так они пролежали долго, пока наконец, сраженный усталостью и переживаниями прошедшего дня, мальчик не уснул.

Пердомо показалось, что сегодня, спустя полтора года после несчастного случая, Грегорио сделал первый заметный шаг к тому, чтобы полностью принять смерть матери.

И тут он вспомнил о мобильнике Хуаны.

Египетские власти передали ему все ее личные вещи, включая телефон, и Пердомо до сих пор не вспоминал о нем. Аппарат лежал где-то в доме, конечно незаряженный, но Хуана оставалась клиентом оператора сотовой связи, и Пердомо вдруг ощутил настоятельную необходимость позвонить, чтобы услышать на автоответчике ее голос. Он набрал номер, и тут же отозвался автоответчик: «Привет, это Хуана. Не стесняйся, оставь сообщение. Если ты его не оставишь, я не буду знать, кто ты, и не смогу перезвонить тебе. Не забудь! Начинай говорить не раньше, чем услышишь сигнал! Пока».

Мадрид, день спустя

Инспектор Мануэль Сальвадор решил начать расследование убийства Ане Ларрасабаль с допроса жениха скрипачки Андреа Рескальо.

Полицейский и музыкант договорились встретиться в Национальном концертном зале, который все еще был закрыт для публики до тех пор, пока криминалисты не провели все необходимые исследования.

Стоявший у входа полицейский узнал инспектора и, отдав честь, посторонился, чтобы освободить проход.

— Где он? — спросил Сальвадор.

— В какой-то из студий, это вниз по лестнице, — ответил полицейский.

В Национальном концертном зале было четырнадцать студий для индивидуальных репетиций музыкантов оркестра; Сальвадору пришлось заглядывать по очереди в каждую через круглое окошечко из звуконепроницаемого стекла, итальянца он обнаружил в девятой студии.