Карин Альвтеген - Утрата

Этим вопросом начинался первый лист, который она взяла в руки. Чем дольше она читала, тем больше убеждалась, что, с тех пор как она сделала шаг в сторону и вышла из системы, многое успело измениться. Никакой донорской карты она, разумеется, не заполняла, но несуществующих людей это, видимо, и не касалось. Она вдруг задумалась о том, что произойдет, если с ней случится несчастный случай. Никто не станет требовать ее останки. Раньше ей это никогда не приходило в голову. Где хоронят таких, как она? Никем не востребованных? Или у таких можно свободно брать все, что может пригодиться обществу? И в конце концов она тоже принесет ему запоздалую пользу? Станет ресурсом?

Закон о трансплантации, глава третья, раздел первый.

Предназначенный для трансплантации, а также прочих медицинских целей биологический материал получают от скончавшегося индивида с согласия последнего или при наличии иных доказательств, подтверждающих, что данное действие не противоречит воле покойного лица.

Биологический материал. В конечном счете остается только это. Интересно, что они решат насчет воли Сибиллы Форсенстрём в тот день, когда Сибиллы Форсенстрём не станет?

Глава третья, раздел второй.

Согласно положениям главы первой данного Закона, не допускается забор биологического материала при наличии письменного или устного возражения против подобного вмешательства, полученного от покойного лица, а также при наличии прочих свидетельств, подтверждающих, что данное вмешательство противоречит воле покойного.

Она отбросила бумагу в сторону и уставилась на дощатую стену перед собой. Да, все-таки она представляет собой кое-какую ценность. Одному смерть — другому жизнь. Интересно, как живется с чужим сердцем? Сердцем, ради которого надо к тому же глотать таблетки, а то ведь старое собственное тело может его отторгнуть. А родные? Как они относятся к тому, что любимое сердце продолжает стучать в груди у незнакомого человека?

— Ты что-нибудь нашла? — Голос Патрика прервал ее рассуждения.

— Нет. А ты?

Он не ответил, и она решила, что у него тоже пока ничего нет.

Вернулась к закону о трансплантации.

Глава четвертая.

Даже при наличии основания для забора биологического материала, согласно второму разделу третьей главы Закона, вмешательство подлежит запрету, если кто-либо из близких покойного высказывается против вмешательства. Вмешательство осуществляется только после тщательного опроса близких покойного и информирования близких об их праве наложить запрет на такого рода вмешательство. Родственникам и близким покойного, принимающим решение об обращении с биологическим материалом, предоставляется положенное время для вынесения соответствующего решения.

Она прочитала абзац еще раз, а потом медленно отложила бумагу в сторону. Встала. Стояла, не шевелясь, и чувствовала, как зреет мысль.

Чувствовала всем своим телом.

Горе тем, которые правых лишают законного.

— Патрик!

— Ммм.

— Я все поняла.

С другой стороны дощатой стены раздался шум, и в следующую секунду Патрик показался в проеме.

— Почему ты так решила?

Но у нее даже сомнений не было.

— Кто-то передумал, изменил свое решение.

Она тоже когда-то хотела его изменить, но ей не дали.

Горе тем, которые правых лишают законного.

Права на жизнь.

И смерть.

— Или это тот, кого вообще не спросили.

Патрик вернулся к компьютеру, а она снова мерила шагами чердачный коридор, стараясь хоть как-то убить время. Донор умер что-то около пятнадцатого марта девяносто восьмого. Кто это был? Он или она?

Если где-то в этом загадочном мире, доступ к которому есть у Патрика, существует какой-нибудь реестр, куда их всех заносят, то Патрик обязательно найдет его. Или ее. Она в этом уверена. А почему его там может не быть? Ведь нашли же они все остальное.

Только бы он не проболтался матери. Она ему строго-настрого это запретила, она ведь по-прежнему главная подозреваемая. И твердо решила разобраться во всем самостоятельно.

Интересно, полиция тоже нашла этот след? Хотя зачем им это. У них же уже есть убийца!

Наконец вернулся Патрик, но хороших новостей он не принес. Открытого списка всех скончавшихся не существует. Только общая статистика за год. 93 271 человек, и вряд ли это может им помочь.

— Я проверил реестр записи актов гражданского состояния и Центральное статистическое бюро. В открытом доступе ничего нет. Дальше нужно разрешение от Госинспекции по защите личных данных.

От огорчения он стал похож на совсем маленького ребенка. Сибилла не могла сдержать улыбки.

— Слушай, неужели все пятнадцатилетние сейчас такие умные?

— Э-э-э.

Он отвернулся, но она успела заметить. Он покраснел.

Какое-то время они молчали.

Да, нелегко ловить убийцу, сидя на чердаке.

— Черт, — произнесла она вдруг. — Нам надо войти в реестр доноров.

— Что это?

Она знает больше, чем он. И пусть это совершенно новые для нее знания. Но они ее переполняли, и она улыбнулась. Она не такая дура, как ему, наверно, кажется. И не бедолага, которую он героически спасает от всяческих напастей. Она его вдвое старше, даже больше чем вдвое. И ему неплохо бы об этом помнить.

Она пошла к своему креслу и быстро вернулась, держа в руках кипу прочитанных бумаг. Полистала и нашла нужное.

— Вот, материалы отдела социального обеспечения. Информация о донорах. — Она прочитала вслух: — «Вопрос. Может ли постороннее лицо получить доступ в реестр? Ответ. Проникновение в реестр посторонних лиц является преступлением. Порядок ведения реестра предъявляет жесткие требования к безопасности. Количество лиц, имеющих доступ к реестру, является строго ограниченным. Право доступа является именным и не может передаваться третьим лицам». — Она швырнула бумагу через плечо назад. — Вот так-то!

Какое-то время он на нее молча смотрел.

— Если это устроить, сколько это будет стоить?

— Дорого. Несколько тысяч.

Она заколебалась. Несколько тысяч. Полкомнаты.

— А как это делается?

— У меня есть знакомый, который мог бы взломать код и посмотреть. Но я слышал, что он дорого берет.

— Откуда ты его знаешь?

— Я его не знаю, но его младший брат учится в нашей школе. Он у нас король — с тех пор, как его брат сидел в тюрьме за хакерство.

Плохо. Сведения ей нужны позарез. Но она никоим образом не хотела, чтобы Патрик оказался замешан в какой-нибудь уголовщине.

— Сколько ему лет?

Он пожал плечами:

— Не знаю. Лет двадцать, наверное.

Она задумалась. Это единственный шанс как-то продвинуться дальше. Они и так уже достаточно далеко зашли.

Она вздохнула:

— О'кей. Я заплачу три тысячи, если он сообщит нам имя.