Александр Афанасьев - Свой среди чужих

Урядник склонился к уху коня, похлопал его по лоснящейся шее.

– Что, Демон? – спросил он.

Конь фыркнул и помотал головой. У коня и его хозяина был собственный, особый, непонятный посторонним язык. Так конь дал знать хозяину, что в поле чужой.

– Быстрицкий, Гуров – у лошадей! Остальным спешиться, дистанция двадцать метров, начать прочесывание. Гуров, сообщи куренному – здесь неладно.

– Есть!

Защелкали автоматные предохранители – места здесь были неспокойные, поэтому казаки, выходя на патрулирование, всегда досылали патрон в патронник.

Группа казаков редкой цепью выстроилась у дороги, у кромки поля. Собственно говоря, никто не ожидал особо плохого – наверняка контрабандисты с опиумом, каким-то образом прошедшие демилитаризованную зону. Но могло быть всякое.

– Смотреть под ноги. Перекличка каждые две минуты. Пошли.

С шорохом расступилась перед казаками спело-желтая гладь поля…

– Нашел!

Урядник резко повернулся на крик казака.

– Что?

Казак Пахомов с ликующим видом поднял из желтого моря драный, старый сапог.

– Сапог, господин урядник.

Урядник погрозил кулаком.

– Вот я тебя нагайкой, враз дурковать отучишься!

Над полем быстрыми, порскающими из-под ног птицами летела перекличка казаков.

– Михеев!

– Воротынцев!

– Скрипников!

Михеев, который с утра тоже был каким-то не по чину веселым – видно, к розгам, шедший на левом фланге у урядника, решил «разбавить тишину».

– Господин урядник! А правда, что тут ниндзя водятся?

– Какие такие низзя?

– Да ниндзя, господин урядник. Эти… японские самураи в черном. По ночам шастают.

– Тьфу, пропасть. Это кто тебе сказал?

– Да Бакаев надысь гутарил.

– Бакаев… Бакаев бы еще больше гяолана [9]пил, так ему не то что самураи в черном, ему бы слоны в розовом померещились, прости…

Михеев не сразу понял, что что-то неладно. Только через пару секунд он осознал, что фраза не закончена, повернулся – и не увидел своего урядника.

– Владимир Павлович! – не нашел ничего лучшего, как позвать его.

Что-то черное пружиной взметнулось из ржи, оттуда, где он только что прошел, по горлу резанула удавка. Одновременно неизвестный каким-то совершенно безумным ударом ногой сумел выбить из автомата магазин. Михеев попытался ударить назад локтем – но сильный, костяной удар в затылок моментально выбил из казака сознание.

– Э, смотри!

Быстрицкий, сошедший с коня, чтобы дать ему отдохнуть, вдруг увидел, что троих казаков, отошедших от края полевой дороги метров на сто, уже нет, а еще трое с кем-то сражаются, и похоже, что безуспешно.

– Гур, огонь!

Ответа не последовало. Забеспокоились кони, Быстрицкий повернулся, потеряв секунду, и увидел – пулеметчик навзничь лежит в дорожной пыли, оружия рядом с ним нет. Он вскинул винтовку, чтобы хоть чем-то помочь тем, кто безнадежно боролся в поле, да хоть просто выстрелом сигнал подать – и тут что-то ударило его в шею. В следующее мгновение он упал, не в силах пошевелить даже пальцем, чтобы нажать на спусковой крючок. Пока что он был в сознании – и с удивлением и ужасом видел, как к нему приближается человек, вида такого, словно он встал из земли, из жирной черной земли, которая так хорошо родит картошку и пшеницу. Он был в грязи с головы до ног, блестели только глаза, в руках у него было что-то вроде трости. Потом он перестал видеть и это…

«Сикорский – пятьдесят девять», квадратный, уродливый, с двумя винтами один над другим и торчащими из десантного отсека стволами скорострельных пулеметов, приземлился прямо посреди дороги, до полусмерти напугав лошадей – они бросились бы опрометью от этой страшной черной летающей машины, если бы не путы на ногах и не крепкая рука, которая держала их. Чуть в сторонке лежали и сидели связанные казаки, у тех, кто их охранял, было оружие казаков.

Из десантного отсека вертолета выпрыгнули двое – седой, среднего роста, с черными, без единого проблеска седины короткими офицерскими усами русский, и кореец, низенький, щуплый, с виду ничего из себя не представляющий, но крепкий, как стальной трос.

Четверо – все как на подбор роста среднего и чуть выше среднего, одетые в простые черные костюмы наподобие тренировочных, черные сапоги с мягкими подошвами, с масками на головах – моментально выстроились, отдали честь. Потом один сделал уставные «два шага вперед».

– Господин старший инструктор, задание выполнено, потерь в группе нет! Доложил гардемарин Островский!

Инструктор покачал головой:

– Задание ни хрена не выполнено! Они успели сообщить в штаб, перед тем как вы их взяли. Вы привлекли их внимание и провалились! Теперь в штабе ждут доклада, если его не будет – поднимется тревога!

Гардемарин отчаянно посмотрел на инструктора:

– Но, господин старший инструктор, весь патруль захвачен живым. Мы можем заставить…

– Ты дурак! Дурак! Японцы, с которыми вам придется иметь дело, – их не заставишь! Ты будешь отрезать им пальцы один за другим – а они будут смеяться тебе в лицо и говорить «Да здравствует Император!». Они не боятся смерти, для них бесчестие страшнее смерти! Ты должен был найти способ, как снять патруль еще на дороге! Ты провалил задание!

– Так точно!

– Ты провалил задание! – еще громче сказал офицер. – Ты погиб сам и погубил своих людей!

– Так точно, господин старший инструктор!!! – изо всех сил выкрикнул кадет.

Офицер внезапно потерял интерес к кадету, повернулся к корейцу.

– Это лучшие? – презрительно сказал он. – Группа подготовлена плохо. Если остальные подготовлены еще хуже – у нас большие проблемы. Возвращаемся.

Офицер достал из-за пояса нож, бросил его на землю, потом повернулся и пошел к вертолету. Следом пошел кореец. Поднимая пыль, вертолет быстро взлетел, скорее даже не взлетел – а прыгнул в темнеющее небо, как бабочка.

Один из «ниндзя» снял маску, это оказался пацан лет восемнадцати, то ли китаец, то ли кореец, то ли японец.

– Мы не выполнили задание, – сказал он по-русски.

Тот, кто докладывал, повернулся, скомандовал:

– Построиться! За мной, бегом марш!

Маленький отряд сорвался с места. Они бежали тем особенным бегом, какому научил их Ко: когда ты бежишь так, человек должен присмотреться, чтобы увидеть тебя, даже если ты бежишь на ровном месте в ста метрах от него. Это было особое умение, оно передавалось в тайных обществах Кореи, издревле сопротивлявшейся захватчикам.

Примерно минут через десять казакам удалось подобрать брошенный для них нож, перерезать путы одному из них на руках, потом освобожденный освободил остальных, вскочил и, грязно выругавшись, бросился к оружию. Чуть в стороне тревожно прядали ушами, переступали с места на место нервничающие кони.