Александр Афанасьев - Свой среди чужих

Пока народ веселился, я находился в одном из помещений, примыкавших к ВИП-трибуне и отдельно охраняемых, – там было организовано что-то вроде фуршета для тех, кто хочет поберечь свои барабанные перепонки. В руках у меня был хайболл – широкий бокал с толстым дном, в котором было немного виски и много воды от растаявшего льда – пить виски я так и не научился. Рядом, конечно же, была дамочка – модная писательница, натуральная блондинка в декольтированном платье (выглядит на двадцать с хвостиком, по оперативным данным – тридцать пять), которая написала два скандальных романа и сейчас раздумывала о замужестве. Мысли ее, по-видимому, были ориентированы в строго определенном направлении, иначе бы она не призналась мне с очаровательной непосредственностью, что не любит носить трусики. Меня это ни в коей мере не интересовало, однако из вежливости я выслушивал бред, который несла она, и даже умудрялся внятно отвечать. Мысли мои в этот момент были далеко… очень далеко.

– А что это значит – князь… – блондинке все же удалось вернуть меня на грешную землю, – этот титул дает какие-то привилегии?

– Некоторые, конечно же, дает. Княжеский титул – один из самых высоких в государстве, раньше он означал, что обладатель этого титула является кем-то вроде губернатора. Но сейчас это означает только то, что ты имеешь право посещать Дворянское собрание, кредитоваться в Дворянском банке и должен служить России, если не забыл о том, что такое честь. Примерно так, сударыня.

– О, как здорово! – дама захлопала в ладоши. – А почему вы переехали в Америку? Вам захотелось жить в свободной стране, да?

Объяснил бы я тебе…

– Примерно так, сударыня.

– Я хочу написать книжку о дворянстве. Балы, и все такое. Как думаете, она будет пользоваться успехом у дворян?

Учитывая то, что ваша предыдущая книга была о лесбиянстве, – вряд ли, мадам. По крайней мере – не среди дворян.

– Сударыня, уверен, что все, что выйдет из-под вашего пера, будет пользоваться спросом, – я поцеловал настойчивой даме руку, просто из вежливости.

– О, как здорово. Галантные мужчины просто кружат мне голову, здесь не встретишь такой очаровательной обходительности. Вы могли бы рассказать мне что-нибудь про дворянские обычаи, как там они называются…

– Этикет, сударыня.

– Да, этикет… – Писательница заходила на цель подобно стратегическому бомбардировщику, смертоносно и неотвратимо. – Только не здесь, здесь слишком шумно, не находите?

Прежде чем я придумал, что бы такое ответить, чтобы не обидеть даму, раздался спасительный звонок.

– Прошу прощения, мадам? – Я шагнул в сторону, достал мобильный телефон. – У аппарата.

– Прошу прощения, сэр, – я узнал голос Марка Мишо, специалиста по безопасности, бывшего агента ФБР, – извиняюсь за то, что…

– Извинения пропустим, Марк, – перебил я, – что случилось?

Одно из правил, которое было принято в организации, происходило из военно-морского флота и гласило: «Никто из нижних чинов никогда не получит взыскание за то, что сообщил старшему по званию то, что счел нужным сообщить». Случаи, когда оставленный за штурвалом рулевой предпочитал посадить корабль на мель, чем разбудить капитана, уже бывали.

– Извините, сэр. Мы задержали здесь молодого человека, который вел себя неподобающим образом. Он угрожает нам и ссылается на вас.

– Каким образом?

– Он назвал ваше имя и звание. Говорит, что вы друг семьи.

Семьи…

– Я сейчас буду. С ним еще кто-то задержан?

– Нет, сэр, – замогильным голосом ответил Мишо.

– Все. Отбой…

– Покидаете меня, князь…

Писательница, конечно же, оказалась рядом. Интересно, почему бы ей и третью книгу не посвятить лесбиянству или чему-то в этом роде. Гертруда Стайн и Алиса Токласс [21], так их.

– Увы, сударыня. Первым делом, первым делом самолеты [22]…

– Самолеты, князь?

– В России есть такая песня. Германец бы сказал «служба превыше всего», а мы, русские, предпочитаем изъясняться намеками. Византийское происхождение, понимаете? Ждите меня, и я вернусь…

Господи… Избавился наконец-то.

Вниз я спустился по служебной лестнице, бетонной, с голыми стенами и плохо освещенной. Североамериканцы предпочитают «пускать пыль в глаза» – шикарная отделка клиентских помещений и скаредная, до цента, экономия на служебных. Но здесь, по крайней мере, было где разместиться – служебные помещения были большие и просторные, как и сама арена.

На входе стоял неизвестный мне парень, одетый в форму нашего агентства, в руках у него была резиновая дубинка. Меня он, по-видимому, знал, потому что отступил в сторону, не спрашивая документов. Я остановился на мгновение, чтобы пожать ему руку, потом шагнул в открывшуюся дверь. Если хочешь, чтобы твои люди были преданы тебе, – будь одним из них и никогда не упускай возможности выразить нижним чинам благодарность за их верную службу.

Внутри было то, что я и ожидал увидеть. Это, конечно же, был Микеле. Молодой бычок, на голову выше меня, курчавые волосы, смуглая кожа и дурной характер. Сейчас он был красным от гнева, руки заведены за спину и скованы наручниками. Не полицейскими, а одноразовыми, пластиковыми, такими, какие использует армия. Рубашка – конечно же, красная – порвана на вороте и рукаве, набухающие синяки… кажется, еще и порез… да, точно, порез. В вороте рубашки видна золотая цепь, намного толще, чем это здесь принято. Ходячая выставка дурных манер – но, по крайней мере, он прост, как пятидесятицентовая монета.

– Салют, Микеле, – жизнерадостно сказал я.

Микеле посмотрел на меня и ничего не ответил. Дышал он тяжело, как загнанный зверь… видимо, моим пришлось повозиться. Двое с дубинками по обе стороны от драчуна, и одному точно попало.

– Что он натворил?

– Устроил драку, сэр.

– Что-то повредил?

– Да, сэр. Разбил стекло и чуть не перевернул машину для попкорна.

– Это не я! – рявкнул Микеле. – Машину не я!

– Свободны, – сказал я гардам, – разберусь сам.

Гарды недоуменно посмотрели на меня, потом один осторожно сказал:

– Сэр, это ваше, конечно, дело, но этот парень отправил Гарри в больницу, и не факт, будет ли он еще папой.

– Если только римским. Я знаю, что я делаю. Идите на посты, нечего здесь стоять.

Гарды сложили дубинки и покинули кабинет, один из них притворил дверь так, как будто она была стеклянной.

– С тебя две штуки, Микеле, – не изменяя жизнерадостному тону, сказал я, – и еще три для этих парней. Всякая работа должна быть оплачена, не так ли? У тебя есть пять штук?

– Я считал вас другом, мистер Воронцов, – заявил Микеле, фамилию мою он выговорил с трудом.

– Я и есть твой друг. Только поэтому я не скажу дону Онофрио о том, что ты здесь натворил. Именно это обойдется тебе в пять штук.