Александр Афанасьев - Свой среди чужих

Мой приезд хоть и был неожиданным, но все было готово, поменялся только докладчик. Все рабочие – от предыдущего состава осталось человек двести, не больше – в аккуратных синих комбинезонах, инженерный состав – в зеленых. Около тысячи человек… это хорошо. Впервые в жизни я чувствовал, что моя работа приносит реальную пользу другим людям. И не только моя – работа всей нашей команды приносит пользу людям, мы стараемся созидать, и только по необходимости – разрушаем. Это очень приятное чувство – чувство своей нужности.

Речь я не готовил – смысл? Знаю, что политикам речи готовят их помощники, но разве это не убого – пользоваться чужими словами и чужими мыслями?

– Его Превосходительство, Военный и Гражданский наместник Его Императорского Величества, вице-адмирал Флота Его Императорского Величества, князь Александр Владимирович Воронцов!

Объявляют как артиста в цирковом представлении, но это – правильно. На Востоке очень ценят титулы. В свое время Дикая Дивизия, во главе которой был брат Государя Николая Второго, внесла немалый вклад в то, что Русь не рухнула в бездну.

Две тысячи пар глаз передо мной. Они смотрят на меня, люди другого мира и другой веры. Не составит труда понять, что многие тайно ненавидят меня. На самом деле я должен не просто сказать пару дежурных фраз и сойти с импровизированной трибуны под аплодисменты. Я должен им сказать, почему они не должны меня убивать. А в моем лице – русских инженеров, военных, учителей и казаков, которые пытаются помочь им построить новую жизнь. Жизнь, где люди не боятся ночного стука в дверь.

Хапнуть незаметно воздуха в грудь – и понеслась.

– Вот это все, – я обвел руками массивные серые строения, в тени которых мы находились, – все это построено не для нас. Все это построено за счет вас и для вас. Отсюда будут выходить дома, в которых вы будете жить…

Не верят. Видно – не верят.

– …многие из вас не верят мне сейчас, потому что я чужой для вас человек. А мулла из исламского комитета, в который вы идете за помощью и правдой, – он для вас свой. Человек одной с вами крови, одной веры, одной нации. Он свой – а я чужой! Но если он свой – тогда спросите его, почему он разрушил здесь все? Почему он хочет, чтобы люди были бездомными…

В следующее мгновение мой телохранитель из казаков бесцеремонно столкнул меня с трибуны так, что я едва удержался на ногах. Рации разрывались криком:

– Ракетчик! Ракетчик на два часа!

– Огонь! Всем, кто видит цель, огонь!

– Там резервуар с топливом, резервуар с топливом!

– Кто видит цель? Кто видит цель?!

В таких случаях самое верное – расслабиться и получать удовольствие. Подскочили казаки, весьма невежливо стащили меня с трибуны и потащили куда-то, прикрывая собой, кто-то тащил, кто-то пытался держать линию, ближний круг, направив пистолеты на все стороны света. Так получилось, что у одного из казаков рация включилась на громкую, – и я слышал все, что происходило.

– Третий сектор блокирован!

– Одна цель, одна!

Люди бросились в разные стороны. Страх – он очень живуч, и в такой ситуации диктует только одно – бежать куда глаза глядят. При покушении на Светлейшего охрана могла запросто открыть огонь по толпе, как не раз бывало…

– Глаз-шесть, отбой, всем отбой!

– Глаз-шесть, повтори!

– Глаз-шесть, отбой, цели нет! Это пацан, повторяю – это пацан! Нет цели!

– Блокировать сектор! Никого не выпускать!

– Господин урядник, на меня тут целая толпа несется, сомнут!

Где-то впереди застучал автомат.

– Главный всем, кто стрелял, запрос – кто стрелял?!

– Цели нет!

– Главный, это двенадцатый. Я стрелял в воздух, стрелял в воздух! У меня здесь человек пятьсот, несутся, как стадо!

– Цели нет, это пацан с муляжом, пацан с муляжом!

– Сектор три чист, повышенное внимание!

– Дайте картинку!

– Стоп, стоп, стоп! – Мне наконец удалось принять нормальное стоячее положение, впереди уже были машины. – Стоп, целей нет, никого нет, все нормально!

– Господин адмирал, нужно покинуть комплекс, немедленно. Здесь может быть мина или что-то в этом роде. Это может быть отвлекающим маневром.

– Я никуда не поеду, есаул, это будет позором. Извольте сопроводить меня до трибуны. Целей нет, все нормально. Все нормально. И я хочу видеть… того, кто на меня покушался.

Людей было уже не вернуть, и митинг по случаю запуска первой очереди восстановленного домостроительного комбината был сорван… Все-таки какого-то успеха террористы достигли, выставили нас идиотами и доказали местным, что нас можно испугать. Нехорошо, когда мы становимся посмешищем в их глазах, очень нехорошо. Надо было и в самом деле уезжать, но я не хотел покидать это место, не попытавшись хоть частично отыграть все назад.

На том месте, где проходил митинг – как стадо носорогов пробежало, скамейки были перевернуты, что-то втоптано в асфальт… помойка, в общем. Два казака подвели бачонка – смуглого, в разодранной одежде, помятого. На нем были старые кроссовки, такие старые, что в России их давно бы выбросили. Бачонок смотрел на меня, и его глаза были похожи на маленькие речные голыши, обкатанные быстрой, проточной водой. Черные, блестящие, неподвижные и ненавидящие.

– Вот… – хорунжий протянул мне агрегат, из которого этот пацан хотел стрелять, – извините, господин адмирал. Очень похоже.

Да уж…

Гранатомет, которым пацан целился в трибуну, с которой я выступал, состоял из черенка от лопаты, полуторалитровой пластиковой бутылки и напяленного на нее черного носка. Смешного тут мало – точно так же выглядят самодельные гранатометы, которые в Афганистане клепают в большом количестве, туда в свое время германцы передали производство фауст-патронов, и они производятся там до сих пор, только подпольно, в пещерах. Эта конструкция меньше по размерам, конечно, но поди разберись.

Я присел на колени перед пацаном.

– Это твое оружие?

Пацан упорно молчал. Дети, подростки… они жестче взрослых, проще, однозначнее и жестче. Этот явно пошел по стопам родственников, или отец, или старший брат стал шахидом, и он теперь мстит. Как может. Конечно, тут и без взрослых не обошлось…

Я отдал пацану его оружие обратно.

– Приди к тем, кто тебя послал, и скажи: я, князь Воронцов, наместник Его Величества, говорю вам – вы не мужчины, если посылаете меня убить бачонка с палкой и бутылкой. Если вы считаете себя мужчинами, достойными уважения, приходите с настоящим оружием. Понял?

Пацан не ответил, но по глазам я видел – понял. Знает русский. И передаст. И не только тем, кто его послал, – слух пойдет по всем окрестностям.

– Отпустите его. И поехали. Завтра запускайте комбинат…

Здание САВАК, секретной полиции при шахиншахе, было сожжено дотла и разрушено при штурме города, в том районе, где оно находилось, шли особенно ожесточенные бои. Специальная служба, которая только организовывалась, называлась «Комитет информации» и располагалась на востоке Тегерана, относительно мало пострадавшем, почти у пятого шоссе, разрезавшего город. Здесь был почти что достроен крупный отель – высотка на двадцать четыре этажа. Последние четыре были отданы под Комитет информации – о чем я и поведал генералу Кордаве в его кабинете на последнем этаже. Кабинет был роскошным по размерам, но очень плохо обставленным, кое-где даже обоев не было. Здесь должны были быть номера люкс-класса.