Антон Леонтьев - Жрец смерти

– Что именно ты имеешь в виду? Фотографию? А что, разве она твоя? Насколько я в курсе, раньше снимок прилагался к твоему личному делу. Так, по крайней мере, значится в документах. Но как портрет оказался у тебя?

Я молчала, понимая, что Автоген нащупал и мое слабое место.

– Так, так, решила играть в пленную партизанку… Ну, на Зою Космодемьянскую ты не очень-то похожа… – промурлыкал Автоген и снова взял в руку фотографию. Затем вытащил коробок спичек, чиркнул одной – и поднес ее к карточке.

Инстинктивно я кинулась к столу. Но Автоген ловко отскочил и заорал:

– На директора бросаешься? Власть не уважаешь? Да ты понимаешь, что тебе за это будет? Ты ведь осознаешь, что я могу отправить тебя в места не столь отдаленные?

– Отдайте фотографию, – буркнула я, понимая, что с мужчиной, пусть и тощим, мне никак не справиться.

Автоген задул спичку и проблеял:

– Ах, она тебе, оказывается, дорога… Но почему, Соловьева? И что ты вообще знаешь о своих родителях? В личном деле, которое ты, как я подозреваю, незаконным образом читала, информации никакой нет. Но при желании можно кое-что выяснить.

Директор снова осклабился, и у меня зачесались руки.

– Тебе же наверняка интересно узнать свою родословную, Соловьева? Только она тебя ничуть не обрадует. Потому что твой папаша убил твою мамашу.

– Вы врете! – крикнула я, чувствуя, что в горле у меня встал комок. – Вы нагло врете!

Автоген дернулся и заявил:

– Но-но, Соловьева, полегче с выражениями, не забывай, кто ты и кто я! Но, может, я и вру. А может, и нет! Тебе ведь не терпится узнать, кто ты такая? И заполучить фотографию. Да, твоя мать была женщиной определенно симпатичной…

Он провел длинными пальцами по фотографии, что вызвало у меня бурю негодования.

– Так и быть, можешь забрать снимок. И я даже расскажу тебе кое-что о твоих родителях, – продолжал притворно-ласковым тоном Автоген. – Но ты должна оказать мне кое-какую услугу…

Я уже поняла, к чему директор клонит. Хочет сделать стукачку и из меня. Желает, чтобы самая вольнолюбивая личность в подвластном ему детском доме перешла на его сторону. Не бывать такому!

– Работать на вас не стану, – заявила я резко. – У вас и так достаточно осведомительниц!

Автоген усмехнулся и сказал:

– Ты же девушка умная, понимаешь, что теперь у меня достаточно источников информации и лишний уже ни к чему. Мне нужно другое, совершенно другое!

Директор вышел из-за стола, подошел к двери и повернул ключ в замке. А затем уселся на софу, стоявшую у стены.

– Давай поговорим не как начальник с воспитанницей, не как педагог с бунтаркой, а как… как мужчина с женщиной, – сказал он и похлопал по софе рядом с собой. – Ну, не бойся, иди сюда, я тебя не укушу!

Не понимая, чего именно хочет от меня Автоген, я осторожно опустилась на софу.

– Ты ведь далеко не дура, Соловьева. Да, далеко не дура. Думаю, в действительности ты намного умнее, чем стараешься казаться. Но зачем-то скрываешь свои истинные способности. Весь вопрос – зачем? Но ничего, мы это выясним!

Автоген резво подвинулся ко мне. Мне было противно находиться так близко от этого странного слащавого типа, но поделать я ничего не могла.

– Ты не только умная, но и красивая девушка! – продолжил тот, и носок его ботинка как бы невзначай коснулся моей ступни. – Ведь ты превращаешься в женщину, а это такой удивительный процесс! Да, определенно, рано или поздно ты станешь такой же красавицей, как и твоя матушка.

Красавицей себя я не считала, наоборот, была уверена, что черты лица у меня незапоминающиеся и какие-то… какие-то никакие. И чего ради Автоген вызвал меня к себе вечером? Чтобы сообщить, какая я обаятельная и привлекательная?

Директор подвинулся ко мне еще ближе, и его ладонь неожиданно легла мне на коленку.

– Давай с тобой договоримся так, Соловьева. Мы зароем топор войны и будем общаться цивилизованно, как заведено между взрослыми людьми.

Его рука тем временем лезла мне под юбку. Я попыталась вскочить, но Автоген удержал меня и вдруг полез ко мне с поцелуями. Не долго думая, я ударила мужчину коленкой в пах. Директор повалился на пол, утробно завывая. Я бросилась к двери, забыв, что та заперта.

Но Автоген настиг меня, швырнул на пол и… То, что произошло дальше, навсегда осталось у меня в памяти. Поэтому говорить об этом не хочется. Но все же скажу: мерзавец овладел мной, то есть, попросту говоря, изнасиловал у себя в кабинете.

А завершив свое грязное дело, поднялся, застегнул ширинку и заявил:

– Думаю, именно это тебе и требовалось, Соловьева. Теперь станешь вести себя как и надлежит. И будешь обслуживать меня раз в неделю. Ну, или чаще, уж как мне захочется.

Я беззвучно плакала, давясь слезами. Автоген же, довольный собой, посмотрел на меня и сказал:

– Чего ноешь? Хочешь сказать, что не понравилось? Не поверю! Все вы, девчонки, до этого охочи!

Затем он снова извлек из кармана фотографию и показал ее мне.

– А фотокарточка пусть пока побудет у меня. В качестве, так сказать, залога того, что ты будешь вести себя вменяемо. Ну, а теперь собирайся и проваливай, мне надо делами заняться!

Я медленно поднялась с ковра, поправила одежду, кое-как привела себя в порядок. Директор наконец выпустил меня из кабинета, и я поплелась в туалет, а там бурно разрыдалась. И плакала довольно долго, не имея сил совладать с обуревавшими меня чувствами.

Но вдруг до меня дошло – Автоген сам загнал себя в ловушку. Мое тело было лучшим доказательством того, что он – преступник. Более того, насильник. И его жертва – несовершеннолетняя. Именно так я и избавлюсь от него. Причем не только я, но и весь наш детский дом!

Поэтому, вместо того чтобы вернуться в спальню, я покинула здание и направилась в город, в ближайшее отделение милиции. Мне стоило определенных усилий, чтобы убедить дежурного милиционера в том, что меня только что изнасиловали. Наконец на милицейском «уазике», в сопровождении трех защитников порядка, я отправилась обратно в детский дом. Было уже раннее утро, и все еще спали.

Именно таким – сонным, недовольным, напуганным – милиционеры и застали Автогена. И я, указав на него пальцем, повторила то, о чем уже рассказала в отделении милиции:

– Он меня изнасиловал! По нему тюрьма плачет!

Я заметила мечущийся взгляд Автогена, его дрожащие губы и налившиеся кровью уши. Он попытался возразить, но один из милиционеров, чем-то похожий на нашего прежнего директора, сухо сказал:

– Геннадий Януарьевич, вам есть что сказать? Вы хотите сделать заявление?

– Это неслыханно… – проблеял Автоген. – Да, хочу! Только не в присутствии этой особы! Уведите ее!

Мне пришлось выйти в коридор, где уже толпились разбуженные визитом милиции воспитанницы и учителя. Судя по тому, что Автогена допрашивали, причем долго, его короткой эре пришел конец.