Франк Тилье - Монреальский синдром

Они приехали.

Университетские корпуса, центральный — с высоченной башней, располагались между восточным склоном Мон-Руаяль и кампусом, опустевшие на время каникул строения которого исчезали где-то вдали. Пожалуй, самое сильное впечатление производила тут именно пустота, воцарившаяся летом. Никого из пятидесяти с лишним тысяч студентов, никого на улицах, никого в кафе, спортивных залах, библиотеках, магазинах. Все закрыто, заперто. Ощущение города-призрака, где лишь изредка можно встретить кого-то из ученых, служащих управления или рабочих-ремонтников.

Они вышли из машины перед зданием Политехнической школы, отличавшимся оригинальным дизайном, и у первого же встречного спросили дорогу. Спрашивали и дальше — у всех, кто попадался на пути. С грехом пополам установили, что корпус, где их ждет профессор, носит имя Поля Демаре.

Выяснилось, что этот корпус находится совсем в другом месте, и добрались они до цели только после того, как, спустившись в подземелье, связывавшее между собой университетские здания, одолели еще не меньше километра коридоров. И вот наконец их провожают в кабинет профессора Жана Бассо, заведующего лабораторией, которая занимается исследованиями центральной нервной системы.

Профессору было на вид лет пятьдесят, и он слегка смахивал на Эйнштейна. Шарко снова — теперь уже в двух словах — объяснил, зачем они пришли: нужна информация о книге Джеймса Петерсона «Воздействие на мозг и свобода духа».

— Конечно-конечно, я прекрасно ее знаю, да и кто же мог пропустить такую работу о мозге! Автор был выдающимся ученым, к несчастью слишком рано прекратившим свои изыскания.

— Не знаете, почему прекратившим?

— Нет, это мне неизвестно…

Шарко чуть не выпалил: «Зато нам известно… Он продолжил свои, как вы говорите, изыскания неподалеку отсюда, он сделал своими подопытными кроликами детей, он участвовал в секретной программе ЦРУ вместе с сумасшедшим режиссером по имени Жак Лакомб!»

Но вместо всего этого спросил:

— А что с ним стало дальше, вам известно?

— Нет, совсем неизвестно. Меня интересовала только научная деятельность этого человека, а его частная жизнь… увольте…

Бассо вынул из ящика толстую — страниц четыреста — книгу в черно-зеленой обложке с той самой фотографией: бык напротив человека. Книжка выглядела потрепанной, страницы пожелтели, углы загнуты.

— Попробую коротко объяснить вам, в чем тут суть. Начну вот с чего. Для ученых того времени наша голова, наш мозг были, grosso modo, [36] Грубо говоря (лат.). чем-то вроде громадного черного ящика — не поймешь, что там делается внутри. И Петерсон, человек чрезвычайно одаренный, заинтересовался одной из фундаментальных проблем неврологии: тем, что происходит от того мгновения, когда информация попадает в орган чувств, например в глаз (он видит красный огонь светофора), до того мгновения, как полученная информация сказывается на поведении (человек жмет на педаль тормоза). Какие механизмы в пресловутом черном ящике приводятся в действие для того, чтобы превратить звук или, допустим, запах в поведенческую реакцию. Основной принцип, которому следует Петерсон в своей работе, это принцип tabula rasa. [37] Букв.: выскобленная доска (лат.). Согласно этому принципу, мозг новорожденного — словно чистая дощечка, на которой впоследствии, по мере того как ребенок станет набираться опыта, будут появляться записи, и благодаря этому будут развиваться те или иные зоны мозга, ответственные за разные органы чувств. Если опять-таки коротко, воспоминания, эмоциональные реакции, моторика, слова, мысли, словом, все, из чего слагается индивидуальность, ведет свое происхождение из окружающего мира, то есть в начале пути индивидуума все это существует вне его. В подтверждение своей теории Петерсон провел множество опытов с животными. Обезьян, например, он от рождения лишал некоторых чувств, а кошек непрерывно визуально стимулировал. В первом случае мозг не развивался, а в случае избыточных ощущений мозг достигал веса выше среднего. Вот вам и убедительное доказательство того, что структура мозга формируется по мере поступления в него чувственных переживаний. Когда читаешь эту книгу, не можешь не ощутить, насколько увлекала Петерсона проблема взаимодействия чувства и мозга.

Люси сочла возможным вмешаться:

— Профессор, вам известно что-нибудь о синдроме Е?

— Первый раз слышу.

— А о ментальной контаминации?

— Что вы имеете в виду?

— Распространение агрессивности, склонности к насилию путем воздействия на органы чувств. Человеку показывают изображения и дают слушать звуки такой силы и жестокости, что у него меняется структура мозга, и он начинает действовать агрессивно, изменяя при этом и поведение тех, кто находится рядом с ним.

Люси сама удивилась тому, что сказала. Хотя это ведь, в конце концов, самое существенное в их поиске.

Профессор почесал подбородок.

— Агрессия распространяется подобно инфекции? Начиная от отдельного пациента — назовем его «пациент зеро» — и при участии тех, кто с ним соседствует? Интересная теория, но…

Он подумал, прежде чем продолжить. И им показалось, он разволновался.

— Должен признаться, никогда не слыхал ни о чем подобном. Но об этом стоит подумать. Надо будет заняться вашей теорией. Кстати, и Петерсон, возможно, разрабатывал что-то такое — его ведь действительно больше всего интересовали зоны мозга, отвечающие за насилие. Да-да, в опытах с обезьянами это ясно просматривается.

Посетители быстро переглянулись.

— Что за опыты с обезьянами?

— Опыты, в которых он показывал: для обезьян с повреждениями в области центра Брока и миндалины мозжечка было характерно ненормальное поведение в стае, такая травма приводила к неспособности контролировать ярость и фрустрацию. Петерсон дошел до того, что натравливал таких обезьян на тигров. Кроме того, он обнаружил, что у животных, агрессивных от природы, зона миндалины мозжечка значительно меньше, чем у спокойных. Как будто склонность к агрессии сокращает эту зону, будто этот участок атрофируется. Но он так и не нашел объяснения такой атрофии.

Постепенно французы начали понимать, чем занимался Петерсон, и оценили важность его открытий. В понимании самой сути синдрома Е они тоже с каждой секундой продвигались вперед. Слушая профессора, Люси медленно листала книгу. Бросались в глаза старые черно-белые фотографии. Кошки с десятками электродов на черепе. Обезьяны с какими-то закрепленными на голове коробками. И наконец, Петерсон перед быком — тот самый снимок, который был использован для обложки.

Люси показала его профессору:

— Что означает этот снимок?