Андрей Уланов - Найденный мир

Геолог поморщился.

– Как бы в таком случае нашему «Манджуру» не повторить судьбу одного броненосца с Черноморского флота, – ответил он. – Ну, показывайте ваше чудо… в перьях. Или без перьев.

– Как бы оно меня за палец… – озабоченно пробормотал Никольский. – Ну, смотрите.

Жестом фокусника он сдернул муслиновый сачок. На тыльной стороне его ладони трепыхалось, пытаясь вырвать из человеческих пальцев заднюю лапку, престранное животное.

Конечно, это была не птица. В первый момент Обручеву показалось, что перед ним летучая мышь. Только попавшая под паровой каток. Потом он понял свою ошибку. Это существо и к млекопитающим не могло иметь отношения, невзирая на мягкую серо-бурую шерсть, покрывавшую все его тельце, за исключением самых краев кожистых перепонок. Вдоль хребта тянулись две темные полосы, сливаясь вместе черной кисточкой хвоста.

– И впрямь чудо, – довольно заметил зоолог. – Какой красавец, гляньте только.

– Но ведь это птерозавр, – осторожно промолвил Обручев.

– Именно! – Никольский сиял, как начищенный пятак. – Крылатый ящер. Хотите сказать, что мы уже наблюдали сордесов вблизи и даже вскрывали?

Геолог кивнул, не сводя взгляда со зверюшки. Существо упорно стремилось вырваться из рук, но не дергалось отчаянно, как можно было бы ожидать, а потягивалось всем телом размеренно, как живой метроном.

– И тем не менее это крохотное создание гораздо интереснее огромных сордесов, – заключил Никольский. – Вот оно как раз представляет собой эволюцию в действии.

Обручев молча поднял брови.

– Судите сами, – пояснил зоолог. – Мы видели множество разнообразных… нептах, помилуй меня боже, привязалось слово! И все они были небольшого размера: самым крупным, пожалуй, можно считать ихтиорниса. Встречали также птерозавров нескольких видов. Все они были огромны и весьма схожи обликом и образом жизни. Объяснение такой картине я вижу только одно: птицы, еще не развив свои преимущства полностью, уже начали вытеснять птероящеров в те ниши, откуда выбить их будет не так легко – например, крупных крылатых охотников и падальщиков. Существо, которое мы так своевременно поймали, должно быть, реликт тех времен, когда птиц еще не существовало и за насекомыми охотились хищники другого рода. Смотрите, как здорово оно приспособлено к воздушной охоте!

На взгляд Обручева, мохнатое создание было приспособлено к тому, чтобы пугать впечатлительных барышень, хотя было в нем и своеобразное очарование, свойственное мелким пушистым зверюшкам. Огромные темные глаза смотрели жалобно – пока не замечаешь, что в них нет ни единого проблеска мысли. А уж когда существо приоткрывало широкую жабью пасть, шевеля перистыми усиками и обнажались мелкие острые зубы, всякая симпатия умирала напрочь.

– Насчет отсутствия крупных птиц вы не совсем правы, – заметил геолог. – В канзасских отложениях сантонского яруса – середины верхнего мела, – исследованных Маршем, найдены остатки гесперорниса, своеобразного мелового пингвина: нелетающий рыбоядный… хм. А ведь вы правы. С трудом могу представить себе ныряющего птерозавра. Птицам проще эволюционировать в плавающие формы, в то время как летательная перепонка не годится для ныряния и с трудом позволит оторваться от воды. Мы же видели, что сордесы хотя и выхватывают добычу из моря, но волн при этом крыльями не задевают.

– Вот вам и срез эволюционного процесса, – отозвался Никольский. – Когда более гибкая группа начала вытеснять менее гибкую, но процесс еще не завершился. Эти милейшие создания будут существовать до тех пор, пока существует их добыча – крупные сетчатокрылые, и пока… – он сбился, формулируя мысль, – пока неспециализированные птицы не станут более эффективными охотниками на эту добычу, чем достигшие предела приспособления птероящеры.

Он помолчал.

– Совершенство в эволюции – это не вершина. Это глубина падения.

– Тогда почему все живое тянется к нему? – спросил Обручев, вглядываясь в черные капельки звериных глаз.

– А почему все на свете падает вниз? – ответил зоолог вопросом на вопрос. – То, о чем мы говорили с товарищем Щукиным, – принцип наименьшего действия в применении к биологии.

Он рассеянно погладил птероящера по мохнатой спинке. Животное не обратило на это внимания, поглощенное попытками вырваться.

– А тебя, – ласково проговорил зоолог, обращаясь к своему пленнику, – мы с почетом доставим в столицу. Такой обширной аудитории, как будет у тебя, не знала ни одна дива. Тебя будут изучать выдающиеся биологи, тобой станут восхищаться монархи и аристократы. Спой, светик, не стыдись…

Тварь пискнула, будто по заказу.

– Ах ты моя прелесть! – восхитился Никольский.

– Ей бы клетку подыскать, – напомнил практичный геолог. – Или ящик. Вы же не собираетесь пригреть это существо на груди?

– Пригревать его не надо, – отозвался зоолог, – оно теплокровное. Но запереть стоит непременно. А то до сих пор нам, Владимир Афанасьевич, фатально не везло с живыми образцами. Ихтиорнису свернул шею наш… товарищ.

Обручев сглотнул. Он до сих пор отказывался верить, что Мушкетов погиб, потерявшись на просторах Земли Толля, хотя шансов на то, что юноше удастся выжить посреди равнины, кишащей смертельно опасными хищниками, почти не было.

– Сордеса оглоушил лейтенант Злобин. Крысожабу я, хм, упустил сам. Скунса-полосатика мы ловить побоялись. Теперь бы это чудо-чудище довезти в целости.

– Нам бы самим в целости до дому добраться, – проворчал Обручев. – Пока что статистика не на нашей стороне. А затею со взятием на абордаж вражеского корабля я иначе, как безумием, и назвать не могу.

Коротко вскрикнул немец-часовой, один из немногих: вместе с Колчаком и Леттов-Форбеком к заливу ушли почти все боеспособные моряки из обоих лагерей. Остались в основном раненые. А потом над лагерем прогремела пулеметная очередь.

Никольский от неожиданности разжал пальцы, и тварь в его руке увидала свой шанс. Отчаянным рывком она взмыла в воздух, совершила издевательский пируэт над головою опешившего зоолога и с яростным писком унеслась.

– Положительно не везет вам с живыми образцами, – немилосердно заключил Обручев, поднимаясь на ноги. – Однако стоит глянуть, что там творится. Не иначе стимфалиды опять напали. Вот же упрямые твари!

– Я упрямей, – пообещал Никольский, с ненавистью глядя вслед упорхнувшему «козодою». – Господом Богом клянусь, я доставлю в Россию хотя бы одного живого динозавра.

Очередь смела первую стимфалиду, словно метлой, разметав фонтаном крови и перьев. Вторая шарахнулась, потом бросилась обратно, к добыче, и в этот момент напуганный выстрелами тикбаланг оступился.