Наиль Измайлов - Убыр

На помощь позвать? Глупо. Да и кто поможет, кругом вроде бабки одни. И вообще унизительно.

Блин, вот попали.

Ладно, не отболтаюсь, так отмахаюсь. «Будут обижать – не обижайся», как Михалыч говорит. Если у них ножей нет, конечно. Да и если есть – выбирать не из чего.

– Ага, – легко согласился дохлый. – У тебя с фильтром?

– В смысле? – не сдержался я, уж больно удивился.

– Что тупишь? Курить есть?

– Пить пить, – сказал я привычно: «пить» самая хорошая пара и для «курить», и для «есть».

Гопы не поняли, зато возмутились.

– Что ты лепишь? – спросил дохлый. – В башке ремонт, так поправим по-бырому.

– Рискни, – сказал я, собравшись.

– Спортсмен типа не любиться какой, – сказал наконец пухлый, который заметил и правильно прочитал мои движения. У него тоже был акцент, но нормальный, татарский.

– Ага. Боюсь, блин, сейчас вообще, – подхватил дохлый. – Ты куда едешь, спортсмен?

– Вперед.

– А конкретней?

– Прокурорский типа? – спросил я, уже не пытаясь сообразить, правильно ли я говорю.

– Таможенный. Ты, спортсмен, по нашему району едешь, Арскому. Это наша земля.

– Поздравляю.

– Спасибо, братёк. Платить надо.

– За что?

– За проезд.

– Билет устроит? – спросил я, вытаскивая из кармана мятую бумажку.

На самом деле я пытался понять, смогу ли быстро достать нож. Не смогу. Я его даже нащупать толком не сумел. Вернее, сумел, но без уверенности, что это был нож, а не складка свитера и не мое ребро. У меня их много. Пока.

Дохлый явно начал падать на псих – ну или играл. А толстый туманно улыбался, не вынимая рук из карманов.

– А пошли, спортсмен, побазарим, – предложил дохлый.

– А пошли, – сказал я, потому что сколько можно-то. Я таких дохлых на соревнованиях полотенцем во втором раунде накрывал. А пухлый, конечно, потяжелее меня килограмм на семь, а я совсем не панчер, но левый крюк у меня хороший, тяжелый, руку в лапе даже Михалычу отбивает на третий раз. Да и пацаны, когда в пары встаем, просят на коронку пореже выходить. В реальном бою, правда, у меня ни разу этот крюк чисто не проходил. Значит, сейчас пройдет. И с пухлым, и с дохлым, который вполне моего веса, хоть и повыше. И фиг с ними, с ножами и с тянущей болью в левой кисти.

– Диль, сиди здесь, я сейчас, – сказал я, собираясь встать.

Дохлый подхватил:

– Ага, Диль, подожди – а хочешь, Тимурик с тобой посидит? Он хороший, не бойся. – Глянул на меня и торопливо добавил: – Боишься? Хочешь, Тимурик с нами пойдет?

Убью, слепо подумал я, подхватываясь, и услышал:

– Сережа, Нина, вы опять с кем-то подружились?

Голос был незнакомый, спокойный и взрослый. Даже пожилой.

Михалыч нас по носу бьет за то, что мы отвлекаемся от противника. Сильно бьет. Поэтому я еще некоторое время не поднимал глаз, стараясь видеть обоих гопов. И решился на это, только убедившись, что оба задрали головы на нового собеседника и незаметно броситься на меня не смогут.

В проходе стоял рыхлый дядька в сером плаще и смотрел на меня. Типа я Сережа. Пьяный он, что ли?

– Это что за мальчики? Знакомые ваши? Вот ни на минуту вас не оставь, – сказал дядька ласково.

Гопы быстро переглянулись, а дядька еще быстрее подмигнул мне.

Я глотнул, взял за холодные пальцы Дильку, которая уже вполне приготовилась реветь – долго держалась, молодец, – и сказал:

– Да так, дядя Вася, беседуем просто.

– А, развлечь моих ребят решили, пока я тут отлучимшись? Спасибо, ребят. Ну все, я пришел.

Пацаны переводили взгляд с него на нас.

– Вы позволите? – спросил дядька и подобрал полы плаща, будто собирался сесть прямо на пухлого.

– Э, – сказал пухлый, отъезжая по сиденью ближе к Дильке, а дохлый спросил, бегая глазами по дядьке, от разбитых сапог до стандартной вязаной шапки:

– Дед, твои детки, что ли?

– Мальчик, тебя как зовут? – спросил дядька так ласково, что даже мне жутковато стало.

Гопам, по ходу, тем более.

Пухлый вскочил, оттолкнувшись локтем от спинки сиденья, и шаркнул к проходу. Меня специально задел коленом – если бы рукой, я бы сунул ему в печень, – дохлого и дядьку неловко обтек и встал чуть поодаль, возле озиравшейся уже на нас бабки с корзинами. Дохлый пытался удалиться с понтом – пробормотал: «Мальчика тоже нашел», неторопливо поднялся, отряхнул колени и сказал мне:

– Не договорили еще.

Я много что хотел ответить, но лишь улыбнулся. Как мог широко. Как папа.

Вспомнил, и стало худо.

Но сильно страдать было некогда: и Дилька смотрит, и дядька уже сел, аккуратно подобрав полы плаща. Пахло от него даже хуже, чем от гопов. Немытым-нестираным пахло. На месте пухлого я тоже засомневался бы. Но я был на своем месте, и с него по-честному полагалось благодарить.

Я украдкой огляделся, обнаружил, что гопов нет ни в вагоне, ни в просматриваемых участках тамбуров – видать, дальше пошли за приключениями, – и вполголоса сказал:

– Спасибо.

Дядька перестал усердно улыбаться и ответил очень серьезно:

– Не за что.

Был он все-таки не старый – ну, не сильно старше папы, вернее, прошлонедельного папы… Ну зачем я опять об этом? Вот, дядьке было слегка за сорок, да он потасканно как-то выглядел. Плащ засаленный, штаны типа бывшие брюки, совсем бывшие, лучше бы джинсы носил, сапоги и шапка соответствуют. И лицо неровное и обвисшее, как воздушный шарик на третий день. Еще с зубами беда.

– Одни путешествуете? – спросил он так же серьезно и даже сочувственно.

Я хотел резко спросить: «А что?» – но сообразил, что, раз уж дядька нас выручил, спрашивать право имеет. Ну а мы имеем право отвечать так, как хотим.

– Да нет, почему, – сказал я и не соврал. Мы ведь с Дилькой не одни путешествовали, а вдвоем.

– А где же ваша мама? – спросил дядька.

Я ткнул пальцем за спину. Уклончивые ответы лучше лживых, доказано и проверено. Постараюсь все-таки не врать, сколько получится.

– Ага, – сказал дядька. – Что ж она вас так надолго оставила?

Я пожал плечами.

Дядька засмеялся:

– Да, вас можно оставлять, вы ребята бдительные. Родители учили с незнакомыми не разговаривать, да?

Он посмотрел на Дильку. Дилька посмотрела на него зверем. Чего-то не понравился он ей – а Дилька свое отношение к собеседнику печатает по всему лицу вот такенными буквами, разноцветными и объемными.

Дядька захохотал еще радостнее и предложил:

– Давайте знакомиться, чтобы я таким незнакомым не был. Меня зовут дядя Валя – вы почти угадали.

Он протянул руку. Я, подумав, пожал ее – ладонь была толстая, но вялая и холодная, в такой-то жаре, – и сказал:

– Ну, нас вы угадали. Я Сережа, это Нина.

Дилька засопела и отвернулась к окну. Я мельком увидел, что она борется со своим отражением, которое хочет смеяться больше, чем корчить гневные рожи. Дядька это тоже увидел и сказал, почему-то картаво: