Ранульф Файнс - Профессионал

Пиету удалось добраться до суши, и он отправился в кошмарный путь, один человек-муравей из сорока тысяч, с проклятиями бредущих по грязи и снегу. Для поднятия духа золотоискатели твердили как заклинание: «Семнадцать долларов за унцию. Семнадцать долларов за унцию». Тропа была отмечена замерзшими трупами вьючных лошадей.

К весне 1898 года Пиет со своими запасами добрался до перевала Чилкот, где его ждал подъем на высоту 3250 футов на протяжении четырех мучительных миль. Пиет совершил это изнурительное восхождение тридцать восемь раз. Третьего апреля, когда он в двадцать шестой раз поднимал ношу на перевал, его настигла лавина, покрывшая площадь в десять акров слоем мокрого снега толщиной тридцать футов. Несколько сот золотоискателей смело с вырубленных во льду ступеней, известных как «чешуя». Пиету удалось выбраться из-под завала, но многие так и остались под снегом. Впоследствии там было обнаружено шестьдесят три трупа. «Золотая лихорадка» продолжалась.

На берегу озера Беннет Пиет вместе с четырьмя товарищами смастерил из двух двадцатифутовых бревен суденышко, и когда 29 мая начался ледоход, они присоединились к семи тысячам других подобных лоханок, которые, перегруженные до предела, двинулись на север. Впереди их ждали водовороты, топляки с острыми сучьями, ледяные глыбы, штормовой ветер, поднимавший волны высотой пять футов, и круглосуточный натиск комариных полчищ. Старожилы рассказывали, на Юконе водятся такие огромные комары, что орлы кормят ими птенцов.

На пороге Уайт-Хорс плавсредство Пиета, на котором, к счастью, в тот момент не было его груза, опрокинулось и затонуло, и трое его товарищей погибли. Зиму Пиет провел среди грязи, баров и борделей Доусона. В тот год он не нашел золота, хотя испытывал свою удачу на Бонанзе и в Эльдорадо, на Френч-Хилл и в Чичако.

Летом 1899 года Пиет решил сменить обстановку, поскольку тогда вспыхнула новая «лихорадка» – в Номе. Колесный пароход подвез его и несколько сот других искателей приключений к побережью, но не вплотную, поскольку капитан не был самоубийцей, и после двухнедельного ожидания на мелководье Пиет получил местечко на барже, которая доставила его к берегу. Последние сто ярдов ему пришлось брести по пояс в воде, неся на плечах все свои вещи.

Берег был черным от людей, которые просеивали песок в поисках золота. Ном не признавал никаких законов, кроме физической силы. Не существовало официальных заявок на плоское дно, открывавшееся при отливе, но каждый золотоискатель мог копать не дальше длины черенка лопаты от того места, где находился. Вокруг на много миль не было леса, поэтому Ном состоял исключительно из палаток. Канализация отсутствовала, за посещение общественного туалета приходилось платить десять центов, и их содержимое сбрасывалось в источник пресной воды. Свирепствовали тиф и малярия, а единственный бар принадлежал Уайатту Эрпу. [14]

Пиету хронически не везло, и когда 7 сентября 1900 года его палатку вместе со всеми вещами, как и большую часть Нома, смыл в море сильный шторм, он наконец решил покончить со старательством и поселился в устье Юкона, в рыбацком поселке. Там он женился на санитарке из миссии, и меньше чем через год на свет появился отец Дэниела де Вилльерса…

На де Вилльерса упала тень гиганта-негра. Самуэль выкатил Фонтэна на пустырь.

– Тебе здесь нравится, де Вилльерс? – Фонтэн не дожидался ответа. – С тех пор как меня искалечили сколли, мне нужна крепкая рука, чтобы управлять Ла-Перголью. Что на это скажешь?

Де Вилльерс не колебался ни минуты. Он ничего не терял, но мог приобрести все. Если ему здесь не понравится, он преспокойно уйдет.

Фонтэну несказанно повезло, поскольку любую задачу де Вилльерсу достаточно было объяснить один раз. Он все понимал с полуслова и отличался исполнительностью и трудолюбием. Новый управляющий пришелся по душе цветным работникам поместья. Быстро распознав, что кроется под холодной настороженностью де Вилльерса, его слушались и даже не пытались обмануть. Через несколько месяцев де Вилльерс узнал, что Фонтэна искалечили не сколли, а его прежний управляющий, африканер, который, будучи отчитан хозяином за какой-то промах в присутствии негров, подкараулил его темной ночью в конюшне, жестоко избил и оставил лежать на земле, посчитав мертвым.

Фонтэн выжил, но с тех пор не мог ходить: удар дубинки с тяжелым набалдашником повредил ему позвоночник.

Де Вилльерсу отвели уютные комнаты в мансарде. Он ел за одним столом с семейством Фонтэнов и наслаждался этим обществом, – Жан был человек образованный и, хотя к большинству африканеров относился с презрением, де Вилльерса уважал за североамериканский взгляд на жизнь. Анна, его жена, по большей части молчала, а если и начинала о чем-то говорить, Фонтэн тотчас перебивал и досказывал все за нее сам. От слуг де Вилльерс узнал, что мадам приехала в Ла-Перголь из-за границы еще девочкой и ее приютили покойные родители Жана. Она укладывала свои длинные светлые волосы в пучок и целыми днями ездила верхом по поместью. Ее присутствие все больше и больше смущало де Вилльерса, ведь прежде он никогда не встречал такой красивой женщины.

Шестидесятилетний Фонтэн был лет на тридцать старше жены, и его ревность была под стать разнице в возрасте. Де Вилльерс прекрасно понимал, что ему нельзя выказывать даже малейшие знаки внимания супруге владельца поместья, поскольку его пребывание в этом раю зависело исключительно от гостеприимства и благорасположения Фонтэна. Однако он ловил себя на том, что очаровательная жена Фонтэна все более настойчиво вторгается в его сновидения.

Детей в семье не было, и де Вилльерсу нередко казалось, что он видит в прекрасных глазах хозяйки затравленную грусть. От этого у него внутри все переворачивалось, хотя прежде он считал сострадание совершенно несвойственным ему чувством.

С мечтательной неторопливостью один за другим проходили месяцы среди виноградников и голубых гор, в мягком убаюкивающем климате Капской провинции. Кровавые кошмары Вьетнама со временем оставили в покое де Вилльерса, и он научился не обращать внимания на приступы черного бешенства, в которые боль и отчаяние все чаще ввергали Фонтэна.

Как-то раз летним вечером, когда Фонтэн, приняв очередную дозу успокоительного, удалился к себе, де Вилльерс попытался разговорить Анну. Он расспрашивал ее о лошадях, понимая, что они играют ключевую роль в ее жизни, однако женщина оставалась молчаливой, даже чем-то встревоженной. Когда ужин подошел к концу и слуга принес кофе, а в окрестных болотах затянули привычный концерт лягушки, Анна глухим голосом обратилась к де Вилльерсу:

– Слуги получают от моего мужа вознаграждение, докладывая ему обо всех мелочах. От них не укрывается ни один взгляд, которым обмениваемся мы с вами. Пожалуйста, будьте предельно осторожны – ради нас обоих.