Кейт Аткинсон - Преступления прошлого

— Боже ж мой, что с вами случилось, мистер Броуди? — Джулия близоруко разглядывала его физиономию. — Вы с кем-то подрались!

Амелия впервые посмотрела на него, но, когда он поймал ее взгляд, тут же отвернулась.

— Как увлекательно, — сказала Джулия.

— Ничего особенного, — ответил Джексон. (Просто кто-то пытался меня убить.) — Какой сегодня день?

— Вторник, — выпалила Джулия.

Амелия пробурчала что-то похожее на «среду».

— В самом деле? — повернулась к ней Джулия. — Оюшки, как времечко-то летит!

(Оюшки? Ну, кто так говорит? Кроме Джулии?)

— Я всегда думала, — продолжала Джулия, — что цвет среды — фиолетовый. — Она пребывала в исключительно благодушном настроении. — А вторники — желтые, конечно же.

— Вовсе нет, — буркнула Амелия, — вторники зеленые.

— Не говори глупостей. В общем, сегодня — фиолетовый день, и он как нельзя лучше подходит для чая во «Фруктовом саду». В детстве мы часто туда ходили. До Оливии. Правда, Милли?

Амелия снова погрузилась в молчание и в ответ только неопределенно махнула рукой. Впервые с тех пор, как Джексон познакомился с сестрами, они оделись по погоде. Амелия была в мешковатом хлопчатобумажном платье и безобразных спортивных сандалиях. Ей бы нормально постричься и одеться поприличнее, она бы похорошела на сто процентов. На Джулию, по крайней мере, было приятно смотреть, и она мастерски орудовала шестом. На ней был узкий топ, который больше подошел бы школьнице, но он открывал взору ее аккуратные, твердые бицепсы (явно ходит в спортзал), и у нее были трицепсы в отличие от Амелии, которая, расправив свои дряблые мышцы, вполне могла бы парить над верхушками деревьев. Несмотря на солнце, Амелия оставалась все такой же бледной и тусклой, в то время как Джулия приобрела оттенок жареных кешью. Он смотрел, как она управляется с шестом, зажав сигаретку в углу накрашенного рта, и подумал, что она молодчина, и удивился, осознав, что начинает испытывать к Джулии подлинную симпатию. И кстати, «молодчина» — это ее слово.

— Мистер Броуди, вы пялитесь на мою грудь.

— Ничего подобного.

— И не думайте отрицать.

Вдруг Джулия ахнула удивленно, и Джексон обернулся посмотреть, что же она увидела. Из реки на берег выходил мужчина средних лет — совершенно голый, тощий и загорелый с головы до пят. Нудист? Или они теперь называют себя натуристами? Мужчина вытерся полотенцем, улегся на берегу и как ни в чем не бывало принялся читать книгу.

— Ух ты! — Джулия рассмеялась. — Вы это видели? Ты видела, Милли? Мистер Броуди, это законно?

— Вообще-то, нет.

— Вот было бы здорово, — заявила Джулия, — просто сбросить одежду и нырнуть. Раньше неоязычники плавали нагишом в пруду Байрона. А вы могли бы так, мистер Броуди? Раздеться и прыгнуть в реку?

Джулия облизала верхнюю губу своим розовым кошачьим язычком, и Амелия неприятно прихрюкнула. Джексон вдруг вспомнил, как Бинки Рейн назвала сестер Ленд «дикими». С трудом верилось, что Амелия когда-нибудь была «дикой», вот Джулия — да, определенно. Он не прочь бы поплавать с ней нагишом.

— Что за книгу он читал? — спросила Джулия, и Амелия, которая и виду не подала, что заметила голого мужчину, ответила:

— «Начала математики». [108] Трехтомник «Начала математики» (1910–1913) Альфреда Норта Уайтхеда и Бертрана Рассела называют величайшим трактатом по математической логике и философии со времен «Органона» Аристотеля. — И бросила на Джексона свирепый взгляд.

— Еще чаю, мистер Броуди? — поинтересовалась Джулия и подлила ему чаю, не дожидаясь ответа. — «А есть ли к чаю мед у нас?» [109] Строка из поэмы Руперта Брука (1887–1915) «Грантчестер» (1912). Пер. А. Рытова. Да, точно остался, намажем-ка его на булочки. Милли, тебе намазать булочку медом?

По крайней мере во «Фруктовом саду» подавали хороший чай, не то что у Бинки. Джулия держала чашку, манерно оттопырив мизинец, на котором серебряным колечком белел тонкий шрам. Она поймала взгляд Джексона.

— Отрезала, — беззаботно пояснила она.

Амелия хрюкнула.

— Случайно, — добавила Джулия.

Амелия снова хрюкнула.

— Милли, будешь продолжать в том же духе, превратишься в свинью.

Джексона осенило: он спросил Бинки Рейн про сестер Ленд, но не спрашивал сестер Ленд про Бинки Рейн.

— Бинки Рейн, помните такую? Ваша соседка, соседка Виктора.

Джулия смотрела непонимающе.

— Кошки, — добавил Джексон.

— Я была в хоре, [110] Имеется в виду мюзикл Э. Л. Уэббера «Кошки» (1981). — ответила Джулия, — но продержалась всего пару недель, слегла с бронхитом. Страсть как обидно, тур был первоклассный.

— Нет, — терпеливо объяснил Джексон, — Бинки Рейн, она держит кошек.

— Та старая ведьма, — вдруг сказала Амелия, и Джулия вспомнила:

— А, так вы про нее . Мы к ней и близко не подходили.

— Подходили, — возразила Амелия. — А потом перестали.

— Почему? — спросил Джексон, но Амелия снова была в ступоре.

— Сильвия нам запретила, — ответила Джулия. Она нахмурилась, вспоминая подробности. — По-моему, это было после Оливии. Она сказала, что сад проклят и что если мы пойдем туда, то превратимся в кошек. Что все ее кошки — это люди, которые вошли к ней в сад. Сильвия всегда была со странностями. Неужели миссис Рейн еще жива? Ей, должно быть, уже лет триста.

— Почти, — отозвался Джексон.

Неоспоримо приятно было растянуться в шезлонге под деревьями. Гул насекомых и туристов навевал сон, и Джексону ничего так не хотелось, как закрыть глаза и отключиться, но Джулия продолжала щебетать про неоязычников, и Витгенштейна, и Рассела. [111] В начале XX в. в чайной «Фруктовый сад» собирались молодые литераторы, философы и ученые, так называемый грантчестерский кружок, возглавляемый Рупертом Бруком, куда входили Вирджиния Вульф, Эдвард Форстер. Бертран Рассел, Людвиг Витгенштейн и др. Вульф прозвала Брука и его друзей «неоязычниками».

— Компания снобов правого толка, — вставил Джексон.

— Ой, не надо только все портить своим северным социализмом, бросила Джулия.

Амелия по-прежнему была погружена в себя и отвечала исключительно односложно.

— Брук разгуливал нагишом, — сообщила Джулия. — Возможно, нудизм — кембриджская традиция.

— Руперт Брук был протофашистом, — вдруг заявила Амелия откуда-то из-под шляпы, и Джулия сказала:

— Ну, он уже умер и стихи писал отвратительные, так что он свое получил.

А Амелия сказала:

— В жизни не слышала более поверхностного довода.

А Джулия сказала… Но к тому времени Джексон уже спал.

Джексон вернулся за машиной, которую оставил у дома Бинки. Впритык к «альфе» стоял золотистый «лексус» (и кто покупает такие тачки, тем более такого цвета?). «Лексус» наверняка принадлежал Квинтусу. Джексон понятия не имел, что между ними произошло. Ведь не Квинтус же, в самом деле, на него напал?