Дин Кунц - Славный парень

Незнакомец пододвинул конверт к Тиму.

—Половина здесь. Десять тысяч. Остальное — когда она уйдет.

Произнеся последнее слово, незнакомец развернулся, соскользнул со стула и направился к двери.

Когда Тим собирался позвать его, чтобы остановить, до него дошел ужасный смысл тех восьми слов, которые он услышал: «Половина здесь. Десять тысяч. Остальное — когда она уйдет».

И сначала удивление, а потом непривычный Тиму страх перехватили горло.

Парашютист в таверне задерживаться не собирался. Быстрым шагом пересек зал, открыл дверь и ушел в ночь.

— Эй, подождите, — позвал Тим, слишком тихо и запоздало. — Подождите.

Тому, кто привык не высовываться, держаться тише воды ниже травы, трудно вдруг закричать или броситься следом за незнакомцем, замыслившим убийство.

К тому времени, когда Тим осознал, что незнакомца надо бы догнать, и поднялся со стула, надежда на успешное преследование стала чересчур эфемерной. Парашютист успел уйти слишком далеко.

Тим вновь сел, одним долгим глотком выпил пиво.

Пивная пена прилипла к стенкам. Раньше эти разводы никогда не казались ему загадочными. Теперь он вглядывался в них, как будто они несли в себе некое важное послание свыше.

С опаской посмотрел на конверт из плотной коричневой бумаги, словно в нем лежала бомба.

Лайм Руни отнес две тарелки с чизбургерами и картофелем-фри в кабинку, где сидела молодая пара. По понедельникам официантка в таверне не работала.

Тим поднял руку, подзывая Руни. Хозяин таверны сигнала не заметил: вернулся за стойку к ее дальнему от Тима концу.

Конверт выглядел не менее зловеще, но Тим уже начал сомневаться, а правильно ли он истолковал разговор между ним и незнакомцем. Возможно, этот парень с прыгающим с неба псом по кличке Ларри и не собирался никого заказывать. Возможно, он, Тим, все не так понял.

«Остальное — когда она уйдет». Толкований могло быть много. Необязательно: когда она умрет.

Решив выяснить все до конца, Тим откинул клапан конверта и сунул руку внутрь. Достал толстую пачку сотенных, стянутых резинкой.

Может, деньги и не были грязными, но Тим в этом сильно сомневался. Он тут же вернул пачку в конверт.

Помимо денег, в конверте лежала маленькая фотография, которую сделали для паспорта или водительского удостоверения. Красивая женщина, которой, похоже, ещё не исполнилось и тридцати.

На обратной стороне напечатали имя и фамилию, Линда Пейкуэтт, и указали адрес в Лагуна-Бич.

Хотя Тим только что выпил пиво, во рту у него пересохло. Сердце билось медленно, но очень уж гулко: удары отдавались в ушах.

Безо всякой на то причины он, глядя на фото, чувствовал себя виноватым, словно каким-то образом участвовал в подготовке насильственной смерти женщины. Вернул фотографию в конверт, отодвинул его.

В таверну вошел ещё один мужчина. Габаритами не уступающий Тиму. С коротко стриженными каштановыми волосами, как у Тима.

Руни принес полный стакан. Поставил перед Тимом.

—Если будешь пить так быстро, тебя больше не примут за предмет обстановки. Ты станешь настоящим клиентом.

Ощущение, что из реального мира он перенесся в сон, замедлило мысленные процессы Тима. Он хотел рассказать Руни, что произошло, но язык вдруг раздулся и не желал шевелиться.

Вновь пришедший приблизился, сел на тот самый стул, который так недавно занимал парашютист. От Тима его отделял один стул.

— «Бадвайзер», — заказал он.

Когда Руни отошел, чтобы налить пиво, незнакомец посмотрел на конверт из плотной коричневой бумаги, а уж потом встретился взглядом с Тимом. Глаза у него были карие, как у Тима.

— Вы пришли рано, — прокомментировал киллер.

Жизнь человека может перемениться в мгновение ока, повернуться на крошечной петле времени. Каждая минута несет в себе потенциал опасности, а тиканье часов — это голос судьбы, шепчущий обещание или предупреждение.

Когда киллер говорил: «Вы пришли рано», Тим Кэрриер заметил, что на часах с логотипом «Бадвайзера» минутная стрелка как раз достигла цифры 11, и нашелся с логичным ответом: «Вы тоже».

Жизнь повернулась, чтобы более не вернуться в прежнее состояние.

— Я уже не уверен, хочу ли нанимать вас, — добавил Тим.

Руни принес пиво киллеру, и тут же его позвали на другой конец стойки.

Незнакомец облизнул губы и выпил. Судя по всему, его мучила жажда.

А поставив стакан, добродушно ответил:

— Вы не можете меня нанять. Я никому не служу.

Тим подумал о том, чтобы отлучиться в туалет.

Оттуда он мог вызвать полицию по мобильнику.

Но испугался, что его отлучку киллер может воспринять как приглашение взять конверт из плотной коричневой бумаги и ретироваться.

Брать конверт с собой тоже не хотелось. Киллер мог последовать за ним, подумав, что Тим решил передать деньги без лишних свидетелей.

— Меня нельзя нанять, и я ничего не продаю, — добавил киллер. — Вы продаете мне, а не наоборот.

— Да? И что я продаю?

— Идею. Идею, что ваш мир может быть полностью перестроен одним... маленьким изменением.

Перед мысленным взглядом Тима возникло лицо женщины на фотографии.

Он не очень-то понимал, как себя вести. Ему требовалось время, чтобы подумать, вот он и сказал:

— Продавец назначает цену. Ее назначили вы — двадцать тысяч.

— Это не цена. Это пожертвование.

Разговор становился таким же бессмысленным, как и любой другой за барной стойкой, и Тим уловил его ритм.

— Но за мое пожертвование я получаю вашу... услугу.

— Нет. Я не продаю никаких услуг. Вы получаете мое благоволение.

— Ваше благоволение?

— Да. Я принимаю идею, которую вы продаете, ваш мир кардинально перестроится моим благоволением.

Карие глаза киллера гипнотизировали, подчиняли.

Когда он садился за стойку бара, Тим решил, что лицо у него суровое, словно высеченное из камня. Теперь видел, что первое впечатление оказалось обманчивым. Ямочка на круглом подбородке. Гладкие, розовые щеки. Никаких морщин на лбу.

А обаятельная улыбка говорила о том, что он помнит любимую сказку о феях, которую читали ему в далеком детстве. Конечно же, человек с такой улыбкой не мог вести речь о смерти.

— Это не деловая сделка, — продолжил улыбающийся киллер. — Вы обратились ко мне, и я — ответ на ваши молитвы.

Слова, которые он использовал, говоря о своей работе, могли свидетельствовать об осторожности. Возможно, он всего лишь не хотел, чтобы запись их разговора стала бы изобличающей уликой. Но от сочетания этих эвфемизмов с играющей на губах улыбкой по коже бежали мурашки.

Когда Тим открыл клапан конверта, киллер предупредил:

— Не здесь.

— Не волнуйтесь. — Тим достал фотографию из конверта, сложил пополам, сунул в нагрудный карман. — Я передумал.