Павел Астахов - Продюсер

— Что? — Митя перестал улыбаться. Он не понимал, чего от него добивается человек, только что вырвавший его из лап кровожадного людоеда Ваньки Бессараба.

— Все понятно. Диагноз налицо. Имеет место случай перекоса сознания. Короче, расслабьтесь, «гражданин»! — передразнил его Агушин и заклацал что-то на компьютере.

Митя пожал плечами и послушно расслабился. Он никогда не был у следователя на допросах, но ему это сейчас и не казалось чем-то ужасным.

Агушин оторвал взгляд от клавиатуры.

— Давайте по порядку. Я сейчас задам всякие дежурные вопросы. Ну, кто, что, где родился, учился, женился и тэ пэ. А потом уже по существу вы мне все расскажете про бизнес погибшего Иосифа Шлица. Идет?

Агушин наклонился через стол и пристально посмотрел под надвинутый козырек Митиной бейсболки. Козырек утвердительно качнулся вверх-вниз:

— Ага! Идет. Мне, в общем-то, скрывать нечего. Я же в него не стрелял. Я не убийца…

— А кто вам сказал, что в Шлица стреляли? — глаза следователя уставились еще пристальнее на пространство под козырьком Фадеева. Тот дрогнул. Он не понимал, к чему клонит этот худой мужик с немигающим взглядом.

— Я не знаю… А разве его не того… Я вообще ничего не знаю…

Митя вдруг понял, что, возможно, встреча с Бессарабом была и не такой уж опасной. В конце концов, даже в самом худшем случае он отделывался синяками, но оставался на свободе. А этот удав, пожалуй, может проглотить и не подавиться. Может арестовать чуть ли не на неделю, а может и вовсе закатать по полной программе. У них, кажется, принято, как это называется, «навешивать статьи».

«Вот же влип! Идиот! Надо было не брать телефонную трубку!»

У Мити отчаянно заныл живот, и захотелось в туалет. Он посмотрел на по-прежнему гипнотизирующего его следователя и понял, что скорее придется обделаться прямо в штаны, чем этот василиск отпустит его по нужде на толчок. Пришлось сдаваться:

— Если вы считаете, что это я его… ну… застрелил, то есть убил, то давайте — арестовывайте…

Тут Митя и заплакал. Нервы не выдержали. Гибель Шлица, разговор с Медянской, бегство и неожиданная встреча с Бессарабом, разговор с Фростом и предательство памяти шефа, измена Клима Чука — все это было тяжким испытанием для психики Мити Фадеева. Да, в шоу-бизнесе Митя мог развести и обвести кого угодно, особенно когда за спиной стоял могущественный Шлиц. Теперь же Митя был как букашка на Московской кольцевой трассе: куда ни дернись — раздавят. А взлететь — крылья не выросли.

— Факты и свидетели говорят против вас… — следователь пригвоздил взглядом окончательно раздавленного Митю.

— Ккк-то? Кк-какк-кие свидетели? — неожиданно для себя самого стал заикаться Фадеев.

— А вот хотя бы этот, что вышел перед вами. Иван Иванович Бессарабский.

— Бессс-сараб???

— Так вот он прямо говорит, что… — Агушин достал какую-то бумагу и зачитал: — Так, ага, вот… «финансовыми делами занимался Фадеев Дмитрий, доверенное лицо убитого продюсера Иосифа Шлица…» Правильно?

— Ддд-да. Ппрр-равильно.

— Далее… «Считаю, что именно Фадеев мог быть прямо заинтересован в том, чтобы Шлиц погиб…» И еще… «Я допускаю, что Дмитрий Фадеев не отдавал всех денег своему начальнику, а утаивал их. И, боясь разоблачения, мог пойти на крайние меры…»

Фадеев обмер, но Агушин еще не закончил.

— Здесь я уточнил, спросив его: «На какие именно крайние меры?» Он ответил: «Вплоть до физического устранения».

Фадеев впал в ступор, и Агушин продолжил методично на него давить. Естественно, он опасался, что Фадеев сообразит: Бессараб, не имеющий даже среднего образования, просто не в силах произнести словосочетание «вплоть до физического устранения». В лучшем случае он мог сказать «грохнуть». Но Митя подвоха не усек и продолжил опускаться — все ниже и ниже, а потом вдруг неожиданно сморщился, встряхнул головой так, что даже бейсболка слетела, и вытаращил глаза:

— Ффу! Я все скажу. Только… можно… — Он замялся.

Агушин собрался в комок.

— Что? Что надо? Говори!

Сейчас он готов был пойти на любую сделку — с Уголовным кодексом, Конституцией, законом и просто совестью. Ему нужен был убийца! Кровь из носа и всех щелей! Президент не может ждать, пока его верные вассалы проводят следствие. Нужен результат — любой ценой!

— Ну же, — поторопил он Митю, — говори, что нужно!

— Мне бы… воды стаканчик… Можно?

Вход для «простых смертных» для прощания закрыли. VIP-поток почти иссяк. В этот момент и появились основные компаньоны Иосифа: Роман Ротман, Корней Фрост и Гарик Бестофф. Они, не сговариваясь, пришли проститься с Иосифом последними, именно в тот момент, когда журналистов попросили удалиться, а народный людской поток принудительно иссяк.

Компаньоны покойного продюсера давно уже не здоровались, так как мастерскими усилиями Иосифа, который был первоклассным специалистом по интригам и хитроумным комбинациям, они считались врагами. Они и были врагами… но не настолько, чтобы не использовать момент, когда их общий и самый страшный враг вдруг освободил пространство для раздела сфер влияния. Мало того, каждый из них был компаньоном погибшего в различных проектах. Радиомагнат Роман Ротман владел самой популярной станцией «Радио Роман», или сокращенно «РР». Причем эмблема радио состояла из двух букв «ф», зеркально отражающихся одна в другой, и выглядела, скорее, как большая, жирная «эФ». Корней Фрост имел обширные интересы: кроме того, что долгие годы руководил федеральным телеканалом и запускал бесконечные «Звездные конвейеры», сперва с помощью Шлица, а затем и в одиночку, по-прежнему вкладывал деньги в их совместное строительство «Медиасити», сокращенно отмечаемого в блокнотике личных доходов и расходов как «МС». Оба подошли к Медянской с двух сторон и наклонились к ее рукам: Фрост поцеловал правую, а Ротман — левую.

— Здравствуй, Виктория. Скорбный день. Жаль Иосифа. — Корней задержал чуть дольше ее руку и скосил глаза на Романа.

Тот не отставал:

— Вик, ну ты держись! Слышь?! Если чего, поможем. — Он тоже покосился на Фроста и тут же спешно добавил: — Я тебе всегда готов помочь. Звони.

— Спасибо, господа, — поблагодарила вдова.

Медянская знала цену этим обещаниям и словам самых коварных и непримиримых противников ее мужа. Она освободила руки и положила их на колени своим подругам. Те, не сговариваясь, молча, протерли их — каждая своим платочком. Ну а Романа и Корнея тут же отодвинул коренастый жгучий брюнет, похожий на Антонио Бандераса. Гарик Бестофф, который по паспорту именовался Игорем Лущинским, с юности боролся с обидными прозвищами вроде Луша, Лушка и Лущенок. Поэтому, как только он достиг совершеннолетия, то первым делом поменял опостылевшую фамилию на английский аналог Бестофф. Сперва он объяснял, что Лущинский происходит от Лучший-Лучшинский. Затем перестали спрашивать. А потом он перебрался из Караганды в Москву и с тех пор уже никому и ничего не объяснял.