Павел Астахов - Продюсер

Оба удовлетворенно улыбнулись, а Генеральный прокурор кашлянул. О противостоянии этих двух структур газеты писали уже полгода. Даже несмотря на то, что Агушин был ставленником главы прокуратуры страны, его лично и подчиненных сотрудников оскорбляло сокращение полномочий и лишение права возбуждать и расследовать уголовные дела.

Затем начали задавать вопросы и другие журналисты, и Агушин отвечал бойко и кратко. Даже на вопрос представителя журнала для нетрадиционно ориентированных граждан о судьбе арестованных Феди и Проши ответ был получен исчерпывающий:

— Они вовсе не арестованы, а задержаны. Подозрение с них снимается, и они уже должны быть освобождены.

— Но за что же их держали так долго в тюрьме? — не унимался представитель меньшинства.

— Не в тюрьме, а в следственном изоляторе. А держали их для их же спокойствия. Убийца знал, что эти ребята кое-что видели и слышали, а значит, были неудобными свидетелями. По сути, они были изолированы и содержались под усиленной охраной для их же безопасности. Но теперь им нечего бояться.

Спикер молча кивал и что-то помечал в своих записях, а Павлов напряженно размышлял: теперь, когда секрет следствия был раскрыт, задача адвоката значительно упрощалась. Требовалось получить соответствующие бумаги, постановления и решения. Затем попытаться получить компенсацию из наследства злодея и передать все потерпевшей. Плюс завершить оформление наследства самого продюсера Шлица. Но проблема заключалась в том, что, несмотря на победные реляции и одобрение Советом Федерации действий и решений Агушина, неугомонный Артем Павлов не верил ни единому его слову.

Павлов несколько раз порывался задать вопрос следователю, но все время останавливался — он понимал, что не в силах изменить выбранное в недрах Генпрокуратуры решение. К тому же такой исход, кажется, устраивал и парламентариев и наверняка будет правильно преподнесен Первому лицу. Против парового катка даже самые разумные и веские доводы защиты будут бессильны. Адвокату в такой ситуации оставалось лишь одно — продолжать вести самостоятельное расследование и искать убийцу — настоящего, а не выбранного для показательной порки «козла отпущения».

Потому что пока истинный убийца не изобличен, для наследницы убитого Шлица, его подзащитной Виктории Медянской, не закончилось ни-че-го.

Виктория вернулась с опознания сама не своя. Бессараб — несмотря на недавние ссоры и размолвки — так и оставался для нее своим. Смерть Ванечки словно обрезала еще одну нить, соединявшую Викторию с прежней жизнью, полной покоя, удовольствий и, как теперь ясно понимала Вика, счастья.

— Вам почта, Виктория Станиславовна, — приняла из ее рук плащик домработница.

Медянская сухо кивнула и прошла в зал. Присела, понимая, что жизнь изменилась необратимо, сунула в рот карамельку против — или взамен — курения и взяла с журнального столика плотный, цветастый, доставленный международной курьерской службой пакет.

Пробежала глазами адрес, решительно вскрыла и жадно впилась в строчки чужого языка. Прикусила губу, бросила пакет на столик и откинулась в кресле.

— Что с вами, Виктория Станиславовна? — встревожилась домработница.

Медянская посмотрела сквозь нее.

— Сигарет, — хриплым голосом распорядилась она. — Иди, купи мне сигарет. Быстро.

Артем волновался. Его настораживало состояние Виктории, а точнее — постоянная смена настроений. Да, это можно было объяснить той душевной травмой, которую она получила в результате смерти мужа Иосифа, но она ведь вовсе не лила слезы и не рвала волосы от этой потери. Напротив, она скорее выглядела освободившейся от какого-то непосильного груза. При этом Артем так и не выяснил, до какого предела она пойдет в своей нелегкой борьбе за наследство. Да, вначале Медянская твердила, что выведет всех, кто причастен к гибели ее мужа, на чистую воду. Но прошло время, совсем немного времени, и она словно разуверилась.

За патетическими заявлениями адвокат не чувствовал уверенности, а его самые худшие прогнозы оправдывались. Вдова то загоралась от очередного, хоть и небольшого, успеха адвоката, то теряла всякий интерес к делу. Тянуть ее и постоянно подталкивать Павлов не собирался и готовился к откровенному разговору. Хотя, конечно же, начать этот разговор было непросто.

Павлов поднялся на площадку, где совсем недавно лежал труп самого могущественного отечественного кукловода и продюсера Иосифа Шлица, и его снова посетило странное чувство. Как если бы его все время подталкивал к тем или иным решениям невидимый манипулятор. Даже таинственные тени под окнами вдовы и загадочные телефонные звонки, казалось, были срежиссированы умелым постановщиком. И как только Павлов подумал об этом, уже у квартиры Шлица, раздался телефонный писк.

— Да? Алло? Говорите!

— Павлов? — тихо спросили из трубки.

— Да. А с кем я говорю? Представьтесь, или я…

Артем не успел договорить, что он сделает, если звонивший не представится. Незнакомец быстро отозвался:

— Слушай внимательно, адвокат! Не доставай мою Викторию! Лучше пошурши в бумагах Ротмана. Там далеко не все в порядке. Особенно, что касается лицензий на радиовещание… Найдешь много интересного.

Артем замер: «И кто же ты такой? Фадеев? Нет! Фрост? Нет, не он. А кто?»

— С кем я говорю?

— У меня нет времени, адвокат! Я тебе все сказал. Займись делом, а не то я займусь тобой!

Резкий гудок и вязкая тишина отбросили Павлова от телефонной трубки. Он еще набирал воздух в легкие для ответа, как дверь квартиры Шлица распахнулась, и на пороге возникла заплаканная Медянская:

— Это вы? Что вы здесь делаете, Артемий Андреевич? Что происходит?

Пара мокрых воспаленных глаз изучала адвоката столь пугливо, что Артем растерялся. Он чувствовал себя так, словно его застигли за каким-то незаконным занятием.

— Виктория, извините… это недоразумение… то есть… на самом деле… я иду к вам… надо поговорить по делу. А здесь вдруг звонок…

— Какой звонок, Артем?

Она по-прежнему оглядывала замявшегося адвоката с недоверием и даже страхом. Павлов потер виски и потряс головой, чтобы избавиться от наваждения:

— Бр-р-р-рр! Ффуу-у! Виктория, очень странно это все! Сейчас все объясню. Дайте в квартиру хотя бы пройти! — Павлов сделал шаг вперед, и хозяйка отступила:

— Проходите…

Медянская куталась в длинную черную шаль и… курила. Вопреки собственному решению бросить. Артем прошел в дом, но на него не смотрели. Отстраненность и отчужденность — вот чем был пропитан воздух квартиры, и это неприятно задевало самолюбие адвоката. Артем присел на край огромного мягкого кресла и, не сводя глаз с тлеющего огонька сигареты Медянской, монотонно начал свой рассказ: