Дмитрий Савочкин - Тростниковые волки

В.:Вас конвоировали из одного мира в другой мир через много других миров?

П.:Да.

В.:И вас потеряли?

П.:Да.

В.:Почему это случилось?

П.:(После очень долгого раздумья, несколько минут молчания.) Нет слов.

В.:Вы были причиной того, что вас потеряли? Вы так сделали?

П.:Нет, не я. Причина тут. В этом мире. Но я не могу сказать. Нет слов.

В.:Скажите, а зачем вас конвоировали?

П.:(После раздумий.) Чтобы наказать. Покарать? Наказать. Какое слово правильное?

В.:Оба правильные. А за что вас наказывать? Вы совершили что-то плохое?

П.:Да. Нет. Я не знаю. Что такое «плохое»? Я совершил то, что нельзя.

В.:Вы нарушили какие-то правила?

П.:Да.

В.:А что вы совершили?

П.:Нет слов.

В.:А что за правила вы нарушили?

П.(После раздумий.) Нет слов.

В.:А кто придумал и установил эти правила?

П.:Нет слов.

В.:Так. Ну, хорошо. Вернемся к тому, для чего мы уже нашли слова. Вы сказали, что вас конвоировали корректоры. Вы сказали, что это самое близкое слово, какое вы нашли. Так?

П.:Да.

В.:Но если «корректор» – самое близкое слово, значит, эти люди что-то корректируют? Так?

П.:Ммм… ммм… Нет. Да.

В.:Что это значит?

П.:Вы всё время задаёте вопросы так, что на них нет ответа. Вы спросили «эти люди что-то корректируют», так? Они корректируют, так. Но это не люди.

В.:То есть корректоры – это не люди?

П.:Да.

В.:А кто? Хотя подождите, я знаю ответ. «Нет слов», да?

П.:Нет слов. Да.

В.:А вы – человек?

П.:Нет.

В.:Если я спрошу «кто вы», то вы ответите, что нет слов, да?

П.:Нет слов. Да.

В.:Но вы выглядите как человек! Вы говорите на человеческом языке.

П.:Я в теле человека. И этот человек знал язык. И теперь язык знаю я. Но я – не этот человек.

В.:То есть вы находитесь в чужом теле?

П.:Да.

В.:А чьё это тело?

П.:Я не знаю. Я оказался здесь, когда меня потеряли…

Так… тут сейчас долгий такой диалог, он неинтересный… – Доктор зашелестел бумагами, перелистнул несколько страниц и остановился:

– Да, вот отсюда. Здесь продолжение.

В.:А что они корректируют?

П.:(После раздумий.) Судьбу.

В.:Судьбу?

П.:(После раздумий.) Я не уверен, что это правильное слово. То, как должно быть? То, как потом будет?

В.:Вероятно, это правильное слово. Оно означает человеческую жизнь. Или жизнь вообще, необязательно человеческую. Жизнь во времени – от начала до конца.

П.:Всё равно не то. Это не то слово. Нет слов, чтобы сказать.

В.:Но это близкое по смыслу слово, да?

П.:Да. Самое близкое, что есть в вашем языке. Они корректируют то, как должно быть. Когда что-то идёт не так. Они появляются. Они корректируют. И исчезают.

И так далее. В общем, мы с ним долго общались, – сказал Клочко и отложил папку в сторону. – Он утверждал, что эти люди… или, вернее, не люди, эти корректоры – некие существа, которые восстанавливают правильный ход судьбы, если тот нарушается. Они транспортировали его после совершения им какого-то правонарушения и по какой-то причине потеряли здесь. Поначалу он очень переживал и ждал их практически каждый день. А потом вдруг неожиданно успокоился и сказал, что он здесь… я не помню дословно, надо искать… ну, что он здесь, в своей палате, находится в безопасности. Я спросил, значит ли это, что корректоры за ним не придут, но он ответил, что они в любом случае придут и что это только вопрос времени. Просто здесь они его не видят и по этой причине могут прийти не скоро.

Помимо корректоров и этих… «миров»… в его бреде прослеживались ещё два устойчивых элемента.

Первый – «анфилада». Время от времени у пациента наблюдалось онейроидное помрачение сознания… это… будто «сны наяву»… больной в такие периоды обычно просто сидел на месте, часто с открытыми глазами, но совершенно не реагировал ни на какие посторонние раздражители. Это могло продолжаться от нескольких минут до нескольких часов, один раз длилось почти сутки. По окончании онейроида я пытался выяснить содержание иллюзий и переживаний больного, однако он крайне скупо отвечал на мои вопросы. Его ответы сводились к тому, что он был в «анфиладе» и что он что-то или кого-то там искал. Иногда, по его словам, он встречался там с другими, но он отказывался говорить, с кем и зачем он там встречался.

Второй устойчивый элемент его бреда – «тростниковые волки». Время от времени он вдруг начинал интересоваться снами – чужими снами. Он спрашивал у меня или у кого-то из больных в клинике, не снятся ли нам заросли тростника. Никому из тех, с кем он общался, они не снились, и, узнавая об этом, он успокаивался. Однажды я спросил его, зачем ему знать чужие сны. Он ответил, что если к кому-то рядом с ним придут «тростниковые волки», то это может значить, что его всё-таки обнаружили. Но поскольку они ни разу «не приходили», я поначалу не придал им большого значения. До одного события. – Доктор отложил первую папку в сторону, повернулся, взял с антресолей другую папку, положил её на стол перед собой и начал листать, не переставая говорить: – Прошло уже, наверное, семь или восемь лет с тех пор, как этот пациент попал в нашу клинику. Его так и не смогли опознать, и мы так и не узнали его имени. Пациент по-прежнему демонстрировал сохранность почти всех психических процессов, при таком же устойчивом парафренном синдроме. Поскольку состояние его не улучшалось и не ухудшалось уже несколько лет, я почти потерял к нему интерес.

Как вдруг, читая в английском журнале статью известного психиатра, обнаружил одну странность. Его пациент, страдавший шизофренией с парафренным синдромом, неожиданно умер во сне от инсульта. Текст, в котором это упоминалось, был посвящен возможной связи между прогредиентной шизофренией и инсультом. Но для более полной иллюстрации случая врач описывал весь анамнез и перечислял все наблюдавшиеся у больного симптомы. В том числе и такой: буквально накануне своей смерти пациент пожаловался, что ему снятся «cane wolves».

– Тростниковые волки, – сказал я.

– Совершенно верно. Врач решил, что пациент просто перепутал и хотел сказать «reed wolves». Так называют каких-то волков или…

– Шакалов.

– Да, кажется. Но я, читая эту статью, не мог ошибиться. Я просмотрел всё, что касалось этого случая, но не нашёл больше ни одного упоминания волков. Я поднял все свои записи, касавшиеся тростниковых волков, каждое слово моего пациента, касающееся этой темы. Я всё собрал, систематизировал и изложил по порядку. Затем выписал всё, что было в том журнале, в статье этого англичанина. И отложил на какое-то время.