Сергей Кулаков - Не смотри в глаза пророку

– Хорошо тебе говорить, – вздохнула Рита. – Ты хоть с обезьянами работать будешь. А мне досталось невесть что. Дети-провидцы. С ума сойти.

– Ты не бойся, Рита, – сказал Ивакин. – Они все уже перемерли к этому времени.

– Точно, – поддержал его Сергеев. – Установишь, кто когда отдал концы, и дело в шляпе. Пардон…

Он обернулся на дверь.

Ивакин засмеялся.

– Боюсь я нашего Цилиндра, – пожаловался Сергеев. – Вечно он некстати появляется. Только про него подумаешь, а он уже тут как тут…

Он осекся на полуслове. Дверь приоткрылась, и в первую секунду все подумали, что сейчас увидят тощую физиономию шефа. Но это был сосед Вировойши по кабинету – подполковник Козлов, который заглянул, чтобы позвать его на обед.

– Сейчас иду, – сказал Вировойша.

Когда дверь закрылась, все засмеялись, глядя на Сергеева. Рита тоже засмеялась. Напряжение, вызванное новым заданием, исчезло. Она поняла, что изменить ничего не удастся и надо принимать обстоятельства такими, как есть. А эти зубоскалы не самая худшая компания в управлении.

– Ладно, – сказал Вировойша, и губы его плотно сомкнулись. – Делу время – потехе час. Шеф предупредил о важности задания, повторять не буду. Начинаем с этой минуты.

– А как же ваш обед, товарищ майор? – напомнил с ехидцей Сергеев.

Они были ровесниками с Вировойшей и в обычной жизни общались на «ты». Но то – в обычной. Все знали, что Вировойша – карьерист, что он лезет в генералы, и что пролезет, и что устав для него превыше всего. Поэтому Сергеев мог шутить сколько угодно, но, если в служебной обстановке он даже в шутку нарушит хотя бы один параграф субординации, Вировойша тут же одернет его, как старший младшего. И как Сергеев ни был дерзок, и как ни презирал Вировойшу за карьеризм, он должен был, хочешь не хочешь, с майором считаться.

– Обедаем – и за дело, – глянув на часы, сказал Вировойша. – Все, расходимся.

На лестнице Сергеев обернулся.

– Рита, пойдем с нами в кафешку. Выпьем по бокалу пива, по бутербродику слопаем, обсудим задание. Время есть, слышала, сам Вировойша разрешил.

В голосе его прозвучал откровенный сарказм.

«Шутки шутками, а завидует, – подумала Рита. – И переживает, должно быть. Не одна я».

В душе ее шевельнулось теплое чувство. Она уже хотела принять предложение, но затем вспомнила, что Сергеев слывет в управлении бабником, и передумала.

– Спасибо, Олег, что-то не хочется, – отказалась она. – Нет аппетита.

– Пойдем, Рита, – поддержал приятеля Ивакин. – Давно не работали вместе, надо отметить.

– Не хочешь пива, возьмем тебе лимонад, – добавил Сергеев. – Или чего прикажешь. Мы ребята простые, с нами без церемоний.

Рита посмотрела на его черные брови. Болтал бы меньше, цены бы ему не было.

– Нет, ребята, не пойду. Давайте лучше в другой день.

– Заметано, – кивнул Сергеев. – Значит, завтра. Пошли, Саня. А то товарищ майор нас оштрафует, если опоздаем.

Он кивнул Рите, сунул руки в карманы и упруго запрыгал по лестнице вниз. За ним вперевалку, как большой кот, затопал Ивакин.

Рита проводила их взглядом, почему-то вздохнула и пошла наверх.

Женщина сидит в глубоком кожаном кресле и глазами, полными ужаса, смотрит на человека, сидящего перед ней. Она молода и ухожена, хотя искаженное страхом лицо кажется старше своих лет. У нее черные волосы со стрижкой каре, раскосые глаза и высокие скулы.

– Что вы от меня хотите? – спрашивает она, сдерживая рыдание.

У нее чистое московское произношение. Ее пальцы унизаны диковинными перстнями, на запястьях – множество браслетов. На полной красивой груди лежит серебряный медальон с изображением пирамиды и бога Озириса.

Она привязана к подлокотникам кресла тонкими капроновыми шнурами так, что стоит ей пошевелиться, как шнуры врезаются в нежную кожу ее предплечий.

– Что вы от меня хотите? – спрашивает она и жадным взором впивается в человека напротив.

Она хочет понять, чего ожидать от него. Ее взгляд привык смотреть на человеческие лица, определяя характер их обладателя или его намерения.

Но человек напротив непроницаем для ее искусства. Ей в лицо бьет свет от лампы, и она почти не видит его. Все, что она может различить, – это то, что человек – мужчина.

Но, может быть, его голос даст ей подсказку? Она в который раз задает свой вопрос, но пока ни разу не услыхала ответа. Страх ее усиливается, и, как она ни привыкла владеть собой, она не может одолеть мелкой противной дрожи, сотрясающей ее тело. Прошло не более пяти минут с тех пор, как ее усадили в это кресло и сняли мешок с головы. Но женщине кажется, что она сидит уже целый час.

– Почему вы молчите? – выкрикивает она. – Кто вы?

– Не волнуйтесь, – раздается ровный голос. – Вам не причинят зла.

Ее мозг лихорадочно начинает анализировать этот голос. Мужчина средних лет, образование высшее, не москвич, русский. Он хочет казаться спокойным, но его интонация выдает его. Ему что-то от нее нужно, что-то, из-за чего ее похитили прямо с улицы и привезли в это место.

Что ему нужно? Вот что больше всего мучит женщину. Если деньги, она готова отдать. Но ему нужны не деньги, она чувствует это. Сердце обрывается из-за леденящей догадки, хочется кричать до разрыва голосовых связок, но она заставляет себя успокоиться и делать вид, что верит ему.

– Скажите, зачем вы меня сюда привезли? – спрашивает пленница больше для того, чтобы еще раз услышать его голос.

– Сейчас узнаете, – отвечает мужчина.

Слышится скрип двери. Кто-то входит. Она видит, щуря глаза, что это еще один мужчина. Он что-то держит в руках, что-то квадратное. Женщина вжимается в кресло.

– Не бойтесь, – говорит тот, кто сидит напротив нее.

Она молчит, слушая стук своего сердца.

Слышится какой-то шорох. Затем вспыхивает сбоку луч света, и пленница видит перед собой освещенную этим лучом картину. Какой-то коридор, серый, казенный, и крошечная фигурка девочки в голубом платье.

– Что это? – спрашивает женщина. Она в недоумении. Зачем ей показывают эту мазню?

– Вы не узнаете? – спрашивает мужчина.

– Нет, – качает она головой.

– Смотрите внимательнее.

Женщина смотрит. Она готова смотреть хоть всю ночь, но что толку? Эта картина ей ни о чем не говорит.

– Узнаете?

Пленница старается. Она хочет узнать, но у нее ничего не выходит. Быть может, если бы обстановка была иной, она смогла бы что-нибудь вспомнить. Но она не может думать ни о чем другом, кроме как о человеке, который сидит по ту сторону стола, и потому изображение на картине сливается для нее в одно безликое пятно.

Женщина мотает головой, щуря глаза на своего мучителя.

– Нет.

– Я прошу вас…

Она различает нотки нетерпения и ярости в его голосе и пугается еще сильнее.