Дин Кунц - Ночь Томаса

— Как ваша фамилия, Валония? — спросил я, привалившись к дверному косяку.

— Фонтель. Запомни ее.

— Нет проблем.

— Придет день, когда я стану знаменитой.

— Я в этом не сомневаюсь.

— А как твоя фамилия, Гарри?

— Лайм.

— Как фрукт, — и она рассмеялась, так по-девичьи и искренне.

Смех этот мне понравился, что только огорчило меня. Я услышал в нем веселье, говорившее о том, что когда-то она была невинным ребенком.

Теперь я видел, что она моложе, чем мне показалось с первого взгляда, прожила на свете не больше двадцати одного года.

Длинные волосы Валония запрятала под лисий воротник. Теперь, сунув руку под шею, вытащила их, тряхнула головой, рассыпая золото по лицу.

— Ты готов к тому, что мир переменится, Гарри?

— Полагаю, должен подготовиться.

— Он такой старый и уставший.

— Не весь, — я открыто восхищался ею.

Ей нравилось восхищение.

— Они будут так его любить.

— Кто?

— Люди.

— Ах… Они.

— Они беззаветно полюбят его, когда он возьмет власть. Наведет порядок. Его сострадание и его силу.

— И великолепную работу его дантиста.

Она рассмеялась, но тут же осадила меня:

— Сенатор — великий человек, Гарри. Если бы ты так не думал, тебя бы здесь не было.

— Для меня дело главным образом в деньгах, — осторожно ответил я, стремясь не выйти за рамки персонажа, которого создал… вернее, позаимствовал из романа Грэма Грина.

Уставившись в туман, Валония собрала губки в трубочку и шумно выдохнула.

— Старый, уставший мир… только что ушел.

— Сделай это еще раз.

Она проделала то же самое, уже глядя на меня.

— Может, я все-таки делаю это не только из-за денег.

Синие глаза сверкнули.

— Эти вечные споры, утомительные дебаты, которые ничего не решают. Никто не будет их вспоминать.

— Никто, — согласился я, опечалившись, что в ней, такой молодой, столько ненависти.

— Он всем заткнет глотку, Гарри.

— Пришла пора кому-то заткнуть.

— А потом им это только понравится.

Она вдохнула, словно пыталась прочистить нос.

— Эти нескончаемые споры, хотя мы знаем, что все решено давным-давно.

— В незапамятные времена, — согласился я.

Она вновь попыталась прочистить нос.

— Люди будут благодарны ему за Новую Цивилизацию. Ты веришь в это, Гарри?

— Само собой. Плюс деньги.

— Это же прекрасно — верить.

— Ты просто вспыхнула, когда произносила это слово.

— Верить, — повторила она, в голосе слышалось страстное желание. — Верить.

Вновь она шумно вдохнула через нос, еще раз.

— Чертова аллергия, — пожаловалась она и сунула руку в карман кожаной куртки за платком.

Из-под свитера я достал пистолет, в котором оставались два патрона.

Ее миниатюрный пистолет, женский пистолет, но не менее смертоносный, чем любой другой, зацепился за подкладку кармана, когда она пыталась его вытащить.

— Валония, не надо.

Подкладка разорвалась.

— Пожалуйста.

Она выхватила пистолет из кармана и, в стремлении защитить веру, выстрелила. Окно за моей головой разлетелось вдребезги.

Я выстрелил в нее только раз, не для того, чтобы ранить, толку бы из этого не вышло.

Золотые волосы закружились, засверкали, когда пуля отбросила ее назад. Она выронила пистолет, а потом упала сама, лицом вверх, на грязную палубу, орхидея, брошенная в пыль.

Ногой я отбросил ее пистолет и опустился на колени рядом с ней.

Глаза Валонии открылись, но смотрела она не в никуда. Что-то такое видела, может, воспоминание. Потом перевела взгляд на меня.

— Мне так и не удастся увидеть…

Я взял ее руку в свои и не увидел красного прилива. Этого будущего уже не существовало.

— Мне так и не удастся увидеть… новый мир, — закончила она.

— Нет, — ответил я. — Я избавил тебя от этого.

Ее рука напряглась.

Она закрыла глаза. В тревоге открыла их вновь.

— Не уходи, — взмолилась она, голос стал таким юным, из него ушла умудренность и жертвенность.

— Не уйду, — пообещал я.

Она с силой сжала мне руку, а потом силы не осталось вовсе.

И пусть она умерла, я продолжал держать ее руку и молился о том, чтобы она не добавила себе страданий, не задержалась в этом мире душой.

Я задался вопросом: кто сумел убедить ее в том, что тьма лучше света, где, когда и как это произошло? Я хотел отыскать этого человека или людей, его, ее, всех — и убить.

В стенном шкафу, где я нашел кожаную сумку, в которой теперь лежали взрыватели, на полке над дождевиками я заметил шерстяные одеяла, которые мне сейчас и требовались. Я спустился на ют, взял два, вернулся с ними в рубку.

Развернув одно, сложил пополам в длину, сделав мягкую подстилку.

Поднял Валонию и уложил на нее. Девушка оказалась куда легче, чем я ожидал. Опустил ей веки, подержал несколько мгновений большими пальцами. Сложил руки на груди, правую на левую.

Развернул второе одеяло, сложил, как и первое, накрыл им Валонию Фонтель, которая так и не стала знаменитой. Или печально известной.

Туман перебирался через порог, привлеченный теплом рубки. Я вышел из нее, закрыл дверь.

Выбросил пистолет Бирди Хопкинс за борт.

Постоял на мостиковой палубе, глядя на ту часть океана, которую открывал туман.

За какие-то полчаса я убил троих мужчин и женщину… но я никого не убивал. Убеждал себя, что нашел некую зону между моральным и аморальным.

Поскольку штурвал никто не держал, волны начали крутить буксир.

На синем озере неугасимой надежды солнце грело, ветерок ласкал, а будущее просилось в грезы.

Подо мной океан не радовал синевой, и никакой надежды я в нем не видел, но с океаном приходилось считаться.

На озере Мало Суэрте, около Пико Мундо, мне приходилось водить большие катера, но я никогда не стоял за штурвалом такого большого судна, как буксир. Да и в открытом океане корабль я вел впервые в жизни.

Впрочем, пульт управления не слишком отличался от катера. Включение муфты сцепления правого и левого двигателей слева, штурвал по центру, ручки управления двигателей справа. Под ручками кнопка «ВЫКЛЮЧЕНИЕ ДВИГАТЕЛЕЙ». Приборный щиток: давление масла, температура воды, вольтметр, тахометры, уровнемеры топлива и трюмной воды.

Буксир оснастили навигатором джи-пи-эс и большим монитором с картой, так что у меня отпала необходимость сверяться с компасом. Вот и сейчас я видел на карте положение буксира, также соответствующую часть калифорнийского побережья по мою правую руку, потому что волны тащили буксир на север.

Я посмотрел на экран радара, который продолжал надрывно пикать. Увидел те же точки, что и раньше. Ни одна не приблизилась, а одна, яхта «Июньский лунный свет», продолжала удаляться.

Утгард то ли выключил глубиномер, потому что хорошо знал эти воды, то ли вообще им не пользовался. Мне сонар мог потребоваться лишь в конце моего короткого путешествия, но я все равно его включил.