Полина Дашкова - Эфирное время

— Я тебя люблю, — произнес Юра беззвучно, снял очки, глаза его стали еще грустней, взгляд показался Лизе совсем растерянным и беззащитным. Только что она думала, что он явился сюда из упрямства, почти назло ей и ее мужу, но сейчас раздражение сменилось жалостью.

«А ведь действительно любит. У него никого нет, кроме собаки, щенка-доберманихи, которую он назвал Лотой и купил скорее для меня, чем для себя. Кто же виноват, что так вышло? Встретил бы он другую, незамужнюю, бездетную, и была бы у него нормальная семья. Мы столько говорили об этом, что уже стало скучно обсуждать неразумность и несправедливость его выбора».

Лиза улыбнулась и повторила движение его губ, потом, также беззвучно, добавила:

— Уезжай, пожалуйста.

Он понял, отрицательно помотал головой. И вдруг в глазах его она увидела не то чтобы тревогу, а какое-то неприятное удивление. Оглянувшись, она столкнулась лицом к лицу с Красавченко.

— Багаж уже пришел, — сообщил он громко, — вот ваш чемодан. А это, как я понимаю, ваш Юраша? Тот самый, по которому вы соскучились в Канаде? Ну что ж, будет приятно познакомиться. Должен сказать, ваш законный супруг выглядит куда привлекательней, — он откровенно улыбнулся растерянному Юре и даже помахал ему рукой, — Лиза, может, вы хоть спасибо скажете? Я ведь снял ваш чемодан с ленты, нашел для вас багажную тележку, а вы так и не ответили мне, собираетесь приглашать меня на передачу или нет. Ох, пардон, я вижу, вам не до меня. Сюда направляется законный супруг. Изумительная сцена!

Однако изумительной сцены не получилось. Юра исчез в толпе. По тому, как поспешно бросился к выходу Красавченко, Лиза поняла, что впереди ее ждет много всего неприятного.

— Простите, вы — Беляева? — полная пожилая дама осторожно тронула ее за рукав. — Вы знаете, я смотрю все ваши передачи, абсолютно все. Это удивительно, как вам удается поднимать людям настроение. Когда вы рассказываете даже самые неприятные новости, все равно кажется, что все будет хорошо. Спасибо вам, — дама была совершенно красной от смущения и, не дождавшись ответа, быстро покатила свою тележку к выходу.

Когда Лиза прошла таможню и поцеловала мужа, за спиной у нее послышался возбужденный шепот:

— А я тебе говорю, это она! Точно, она!

Михаил Генрихович погрузил чемодан в багажник, Лиза оглядела стоянку и заметила вдалеке Юрин темно-синий «опель». У машины стояли двое, Юра и Красавченко. Оба курили.

— Все, садись, поехали, — услышала она голос мужа, — Надюша к твоему приезду испекла пиццу. Не знаю, что у нее получилось… А Витя вчера привел девочку. Зовут Оля, очень хорошенькая, главное, совсем не накрашенная, без рожек и копыт.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну как же, они ведь все теперь изображают нечистую силу, на голове накручивают какие-то фигульки из волос, на ноги надевают копыта высотой в полтора метра, и бегом на шабаш, дергаться в массовом припадке бешенства. Кстати, наша Надюша тоже требует ботинки на платформе. Я сказал, только через мой труп.

Выезжая со стоянки, они совсем близко проехали мимо «опеля». Юра сидел за рулем и держал в руках какую-то книгу.

«Да, конечно, книга… — усмехнулась про себя Лиза, — это коробка с видеокассетой. Красавченко успел заказать копию, наверняка не одну».

Ее радиотелефон зазвонил, когда она была в ванной. Михаил Генрихович просунул в дверь руку с тренькающей трубкой.

— Возьмешь? Или сказать, что ты не можешь подойти?

— Возьму, спасибо.

— Как же это произошло, Лиза? — услышала она сдавленный, хриплый голос. — Как могло такое с тобой случиться? Ты разумная взрослая женщина, ты совсем не пьешь… Как? Объясни мне.

— Ты уверен, что это я? — спросила она тихо. — Ты внимательно смотрел?

— Да, — он неприятно, жестко засмеялся, — я смотрел очень внимательно. Надо сказать, ты занималась этим с огромным удовольствием. Еще бы, такой умелый, такой сильный партнер, настоящий супермен.

— Юра, послушай меня, но только спокойно, без эмоций. Дело в том, что я совершенно ничего не помню.

— Такое не забывается, Лиза. Я только хочу понять, что ты при этом чувствовала? Просто животная страсть? Или были какие-то еще эмоции?

В дверь постучали.

— Мам, ты скоро? — спросила Надюша. — Папа и Витя не могут поделить свитера, обоим нравится с темным узором, а размеры одинаковые. И пицца стынет. Выходи, пожалуйста.

— Да, малыш, я сейчас, — откликнулась Лиза, прикрыв трубку ладонью.

— Я понимаю, что никаких прав на тебя у меня нет, — тяжело дышала ей в ухо трубка, — но и ты пойми, как мне больно. По телефону ты сказала, что тебя шантажируют. Но прости, при таком образе жизни совсем не сложно нарваться на шантаж. Ты сама подставилась. Советую впредь быть осторожней.

— Юра, что ты говоришь? Какой образ жизни? Какая осторожность?

— Лиза, не надо врать хотя бы себе самой. Ну да, случилось. С кем не бывает? Он усмехнулся. — Я, старый идиот, на что-то надеюсь. Строю всякие лирические иллюзии, а оказывается, все так просто…

— Юра, перестань. Я приеду, мы поговорим. Прошу тебя, не относись к этому так серьезно.

— Прости, я человек старомодный, но ломать себя, подстраиваться под нынешние небанальные представления о любви и дружбе мне сложно. Возраст не тот. Я не могу к подобным вещам относиться спокойно. Возможно, это покажется тебе смешным, но представь, что мне очень больно было увидеть, как женщина, которую я люблю, кувыркается в койке с чужим мужчиной.

— Значит, ты не допускаешь мысли, что на этой кассете не я?

— Я еще не сошел с ума. Это ты, Лиза. Тебе там очень хорошо, просто отлично. Вы с этим суперменом удивительно подходите друг другу как половые партнеры. В дверь опять постучали.

— Мам, ну ты скоро? — недовольно поинтересовался Витя. — Надя во второй раз греет пиццу.

— Да, Витюша, уже выхожу… Юра, я очень тебя прошу, успокойся, я приеду к тебе завтра, после эфира. Я должна сама посмотреть кассету.

В ответ она услышала частые гудки.

В августе 1917 года никаких полицейских урядников в России уже не было. Существовала какая-то народная милиция, но где искать, к кому там обращаться, никто не знал.

— Это же надо, чтобы от варенья такое несчастье. Кто их разберет, кавказцев, — бормотал Тихон Тихонович, — я говорил, опасно покупать на их грязных базарах. Мало ли, может, хранили они это проклятое варенье в погребе, где крысы. Травили крыс, вот и попал мышьяк в банку.

— Да, — хриплым эхом отозвалась из темноты Ирина, — там много крыс. Я знаю. Я видела.

— Вот я и говорю, — кивнул купец, — случайно могло попасть в банку что угодно. Всякое бывает. Между прочим, я ведь тоже ел варенье, и вы, Константин Васильевич, и Софья Константиновна. Все ели.