Полина Дашкова - Легкие шаги безумия

— Простите, Наташа, — улыбнулся он, вставая из глубокого кресла, — нам пора. У нас на сегодня запланирована еще одна встреча.

— У вас такая большая программа, — томно пропела Наташа и тоже поднялась, — значит, мы договорились, Майкл?

Она была выше Лены на голову и взглянула на нее сверху вниз надменным, испепеляющим взглядом.

— У Наташи есть старинные, прошлого века, кулинарные книги с рецептами местной кухни, — виновато объяснил Майкл, когда они вместе с молчавшим все это время Сашей пошли к машине.

— И она тебя пригласила в гости? Майкл, ты же сам мне говорил, морали читал, — покачала головой Лена.

— Деточка, я уже в том возрасте, когда могу себе позволить некоторые вольности, тем более в чужой стране, в Сибири, на краю света. Она такая красавица, эта сибирячка Наташа, и ей не с кем, бедняжке, поговорить по-английски, она забывает язык и очень переживает из-за этого.

— Она живет здесь?

— Нет, она из Омска, приехала погостить к тетушке. Эта тетушка живет в частном доме прошлого века, в настоящей избе.

— А что она делала в гостинице?

— Пила кофе в баре.

— Майкл, а она не?..

— Нет, — твердо заявил Майкл, — она не проститутка. Проститутки выглядят совсем иначе и знакомятся по-другому. Уж я-то знаю.

— У тебя в этом большой опыт?

— Уж, во всяком случае, побольше, чем у тебя, — саркастически хмыкнул Майкл.

И тут подал голос Саша. Он не заговорил, а запел, стал мурлыкать себе под нос известную песенку: «Путана, путана…»

— Саш, что делать? — тихо спросила Лена. — Он ведь пойдет к этой девице.

— А ты что, ревнуешь? — засмеялся Саша.

— Не издевайся надо мной. Надо что-то придумать.

— Испугалась? Вот похитят твоего американского старца, будешь знать! А я ведь тебя предупреждал.

— Саша, перестань, — Лена чуть не плакала, — это действительно путана, причем ее явно подослали. — Да что ты говоришь! — В зеркальце отразилась гримаса комического испуга. — Надо же! Ни за что бы не догадался! Я-то по наивности своей думал, красотка Наташа искренне запала на шикарную лысину твоего старца. Между прочим, она очень профессионально знакомилась. Все было у меня на глазах. Девочка экстра-класс, даже завидно. Только одного я не просек, неужели твой профессор считает себя таким неотразимым? Он ведь принял все за чистую монету.

— Он просто жутко общительный. Ну и, конечно, ему хочется приключений. А тут — такая красотка. Некоторые мужички чем старше становятся, тем легче и охотней верят в бескорыстные и романтические намерения юных красавиц. — Я думаю, она не станет его разочаровывать и не возьмет с него денег, — глубокомысленно заметил Саша. — И ты сам повезешь Майкла к ним в лапы, к бандитской подсадной утке? — нервно усмехнулась Лена.

— Ага, конечно, прямо к ним в лапы я, злодей-сводник, и повезу твоего драгоценного профессора. — Саша обиженно поджал губы. — Чего ж ты так нас не любишь? За что же такое недоверие? Ну шевельни мозгой-то хоть немного, умная ты наша!

— Ладно, уже шевельнула. Вы хотите через нее вычислить…

— Уже вычисляем.

— Наверное, вы говорите о том, что я — старый плейбой? — подал голос Майкл.

— А о чем же еще? — хмыкнула Лена.

По дороге они остановились у небольшого рынка и купили букет белых роз.

Дом ветеранов находился на окраине Тобольска. Это было пятиэтажное кирпичное здание, напоминавшее больницу или школу. У входа их встретил вооруженный охранник.

— Вы к кому?

— Мы к Градской Валентине Юрьевне, комната номер сто тридцать.

— Документы какие-нибудь есть? Лена протянула свое журналистское удостоверение и синий паспорт Майкла.

— Это чего, иностранец, что ли? — поднял брови охранник.

— Профессор из Америки.

— Проходите, — кивнул охранник и отдал документы, — второй этаж, по коридору налево.

Коридор был застелен толстой ковровой дорожкой. На подоконниках стояли горшки с цветами. Было чисто и странно тихо. По дороге им не встретилось ни души.

— Да-да, войдите! — ответил на их стук в дверь бодрый старческий голос.

Было удивительно увидеть в таком казенном заведении совершенно домашнюю, очень уютную комнату: круглый стол посередине, книжные полки от пола до потолка, небольшой старинный секретер с новенькой пишущей машинкой «Унис» и аккуратной стопкой рукописей, низкая, накрытая огромной вязаной шалью тахта, изящная этажерка конца прошлого века, а на ней — проигрыватель для пластинок образца шестидесятых и пластинки в два ряда.

Валентина Юрьевна почти не изменилась, та же белоснежная, аккуратно постриженная и уложенная седая голова, та же шелковая блузка с круглым воротничком и небольшой брошкой у горла. Она стала еще худее, и в лице ее появилось что-то трогательно-детское. Лена давно заметила, что у глубоких стариков, сумевших прожить огромную жизнь, не озлобившись, не потеряв рассудок, сохранив ясный ум, лица становятся детскими. Словно человек, пройдя по кругу, возвращается к какой-то таинственной, вечной мудрости, доступной только маленьким детям и глубоким старикам. — Глядя на вас, я совсем не боюсь стареть, — произнес Майкл по-английски, улыбнулся и протянул руку. — Профессор Баррон, Колумбийский университет, Нью-Йорк.

— Очень приятно. Как я понимаю, вам рекомендовали навестить меня сотрудники библиотеки. Вы, вероятно, историк? — У нее был классический английский, без американского урезания гласных и утробного порыкивания. — А вы, детка, наверное, переводчица? — обратилась она к Лене по-русски. — Я думаю, вы будете рады возможности немного отдохнуть. Я знаю, что такое труд синхрониста. Как вас зовут, деточка? — Лена.

Она решила пока не напоминать Градской, что они уже встречались, и вообще не вести никаких разговоров. Через сорок минут Саша поднимется сюда и заберет Майкла, повезет его на свидание с красоткой Наташей. А Лена останется здесь. Так было договорено. Интересно, куда он повезет Майкла на самом деле? Как он вообще будет с ним объясняться? — Леночка, вы можете пока посмотреть книги по изобразительному искусству, есть альбомы со старинными фотографиями, я их собирала всю жизнь, — обратилась к ней Градская, — что вас больше интересует?

Лена попросила альбомы. Она любила старые фотографии. Дамы в шляпах на фоне намалеванных романтических пейзажей, ангельские младенцы в кружевах, как в облаках, мужчины в цилиндрах, с торжественными усами; застывшие, важные лица сибирских крестьян, и на всем — печать надежности, основательности, уверенного спокойствия. А на следующих страницах — те же дамы в строгих платках сестер милосердия, мужчины в военной форме, окопы и пулеметы первой мировой войны, казачий есаул на вздыбленном коне, огромная госпитальная палата. А дальше — совсем другие лица, кожанки, остриженные женщины, жестокий огонь в глазах, истощенные, оборванные дети.