Сергей Разбоев - Воспитанник Шао.Том 1

Подлая мысль едко сквозила мозг, навязывая вопрос о касках и бронежилетах. Сейчас, когда Пок сам дьявольски устал, он начал сомневаться в целесообразности полного обеспечения амуницией.

Но — приказ.

Лейтенант спешил. Он хорошо ходил в горах, но сейчас психовал на каждый неудачный шаг. Ночь, камни, неровности, ветки и черт знает что еще навалено, будто специально, в этой дикой местности, От усталости уже просто ни на что не обращаешь внимания. Если кто-то неловко падал, его обходили и угрюмо, как кочующее стадо, шли дальше. Тело под жилетом представляло размоченный кусок мыла. Организм бешено работал, как сплошной комбинат выделения пота. Глаза затекали. Каски с поднятыми забралами гнули вперед голову, шея остро ныла. И все же Пок, не глядя и не обращая внимания на все препятствия, шел и шел. По возможности, где это еще допускала местность, переходил на тяжелый бег.

О важности задания он догадывался по той оперативности, с какой выполнялись все приказы полковника. Появилась возможность отличиться, и лейтенант не жалел ни себя, ни людей. Делал все возможное, чтобы скорость передвижения группы поддерживалась на крейсерской миле. Благо, что в отряде находился майор Вэн. Чем более устанет офицер Чана, тем убедительнее будет его доклад полковнику.

Шестой час стремительного марша. У Пока начало больно рябить в глазах от мелькавших теней различных предметов в свете фонаря. Буквально все мешало и препятствовало быстрому передвижению. Темп спал. Солдаты тяжело дышали. Группа растянулась на двести, а то и более шагов. И это каких-то сорок человек. В другое время подобной растяжки не потерпел бы, но сейчас, когда сам, как кусок банного мыла, был скользким и измочаленным, внутренне благодарил оперативников за их терпение и службу.

Горы. Красивы, но безжалостны. Гордые. Безучастные. Таящие в себе непредвиденное, немыслимое.

Хранящие легенды, удивительную историю. Их обожествляешь и опасаешься. Сторонишься. Но все равно невольно тянешься к ним, как к чему-то серьезному, доверительному. Как к старшему по родству душ, мыслям, вековому молчанию, скрытому уважительному пониманию. Они притягивают своей мощью, колоссальной громадой, недвижимой величавостью, постоянством существования. Свидетели жизни человеческой. Рядом с ними остро сознаешь, что ты сын, сын земли, ее крохотное создание. И как ни высок ты в своих дерзаниях, будешь стоять у подножия вечных исполинов и с замиранием сердца и мысли взирать на них, сравнивая свое обыденное с их неподражаемым величием. Насколько великое сочетается с малым и малое повторяется в большом! Существует ли нить духовного между одушевленным и неодушевленным? Природа лишнего не терпит. Века намывают нить единения, приближают понятие единого и общего…

Светало.

Отряд так самозабвенно летел вперед — растягивался, спотыкался, стягивался, так каждый думал о своем, что когда первый резко остановился, последующие натыкались на его спину, словно слепые котята.

Не избегнул этой участи и Пок. В забытьи мыслей не заметил, как его обошло несколько человек. Более от усталости, чем по традиции облегченно выругался. Хлопнул спереди стоящего. Задние продолжали напирать. Лейтенант посмотрел вперед.

Оперативники столпились и молча взирали по сторонам. Поднял глаза и командир. От неожиданности в шее еще больше заломило.

— Назад! В укрытие! — прохрипел он чужим голосом. Колени дрожали, тряслись и руки. Резко рванул в сторону за скалистый выступ. Мигом прошмыгнули рядом сотрудники.

Не понимая себя, глупо смотрел лейтенант вперед. Там, на скалистых вершинах, освещенные косыми утренними лучами багряного солнца, гротескно и грозно высились силуэты в черных монашеских одеяниях. Автоматы зловеще блестели полированными стволами. В стороне, на самой удобной точке, стоял пулемет. Три монаха, на расстоянии друг от друга, стояли, словно небесные пришельцы, в полный рост, скрестив руки на груди. Темные очертания жутко и страшно выделялись на фоне кровавых красок вершин и бледно-голубого неба. С минуту зачумленно глядел Пок на нежданно объявившихся в этих труднодоступных местах незнакомцев. Их было немного. Но единственный проход на несколько миль вокруг закрыт. Решительная воинственность, с которой стояли монахи, отбивала всякую охоту ввязываться с ними в перестрелку.

Пок нервно кусал губы. Время шло. Что с приказом? Жестом показал солдатам рассыпаться шире. Подозвал радиста. Но чего-то выжидал. Оттягивал решительную минуту.

— Над чем задумались, лейтенант?

Пок пригнулся от неожиданности. Рядом стоял Вэн, без бронежилета, вроде как не уставший, и хитро смотрел на лейтенанта.

— Рассчитываю, сможем ли монахов плотно огнем прижать к земле и частью бойцов рывком прорваться на ту сторону, а там зайдем в тыл. Не более четверти часа и, думаю, если маневр удастся, то с ними покончим.

Пок во всем старался мыслить солидно, весомо. И тон, и лицо говорили о большой работе мысли.

— Не сможете, товарищ лейтенант. На вас лица нет. На других тоже. Обоснованные действия вы сможете предпринять не ранее, чем минут через двадцать отдыха. У вас руки дрожат. Как можно прицельно стрелять? И потери. Подсчитали, во сколько это выйдет?

— Мы вызовем подкрепление, — заупрямился Пок. Мысли с трудом ворочались в голове, но он стремился показать, что его воинское образование не слабее.

— У вас приказ, лейтенант. Выполнять нужно его, а не удовлетворять собственное самолюбие. Вы забыли, что именно группам захвата приказано не вступать в перестрелки. Для этого есть армейские части. Радируйте полковнику об обнаружении засады и двигайтесь дальше. Скоро будут наши пикеты, будет легче.

Лейтенант пожал плечами.

— Зачем тогда бронежилеты?

— Спросите потом.

— Мы выдыхаемся.

— Значит, есть смысл снять их. Но только не ставьте в известность полковника. Он отвечает за ваши жизни.

— А за наше здоровье? — недовольно бурчал лейтенант.

— Не огорчайтесь, вы свою задачу выполняете с превышением возможного. У полковника хорошая память на верных службистов. Если будете в дальнейшем столь же удачливы, он знает, что предложить толковым сотрудникам.

У лейтенанта повлажнели глаза. Смущенно выпрямился.

* * *

День пошел на убыль, когда Рус спустился с дерева и решил продолжить путь. От нудной постоянной ходьбы вперемешку с нередкими перебежками наступала апатия ко всему. Немалых усилий стоило поднимать себя и идти вперед.

Время подсказывало — скоро финиш. Скоро. Нервы на пределе. Не стоять, идти. Идти и не стоять, иначе упадешь.

Угрюмые горы никак не реагировали, что впереди вообще что-то и кто-то может быть. Их насупленный высокий вид пространно созерцал одинокого брошенного беглеца, который все чаще и чаще посматривал на крошечную деревянную корочку, всматривался в ее царапины и, как бы по новой, стряхнув с себя нависшие липкие мысли, резко двигался вперед, с решимостью бежавшего каторжника волок свое тело навстречу неизвестности.