Сергей Разбоев - Воспитанник Шао.Том 1

Лао остановился. Сомнения в смелости его слов начали одолевать.

— За слово ответственности никто не песет. Прошлое ставят на уровень чужих ошибок, но никак не на серьезность и ответственность перед будущим. И здесь мы, как нация, теряемся.

— Постой! Посгой, Хитрый Лао, — заскрипел непривычно высохшим голосом Сан. — Мы не на дебатах парламентских кликуш. Не столь высоко мы вознеслись на словесном поприще, чтобы звонко петь. Говори суть. Нация сама по себе, мы сами по себе. Никто нам подачки не кинет, если сами не возьмем.

Сан гордо окинул зал. Для него важно было сбить кросноречие и проникновенность Лао, иначе тот сможет опять все, таким трудом отвоеванное Саном, перекрутить обратно. Толпа не очень мыслит в контексте. Он ожидал одобрительных взглядов, но зал выжидательно молчал. Заметно было, что сегодня они не очень торопливы в выкриках.

— Покороче, Лао, и суть. Не на митинге. Сидящие здесь внимательны к тебе.

— И к тебе тоже, — жестко парировал Лао. Он понял: Сан боится. И уверенней продолжил: — Только что ты уверял, что нехорошо перебивать. Так вот, попробуй молчать и не мешать представителям школ.

Лао медленно заходил взад-вперед, окидывая иногда вопрошающим взором зал.

Сидевшие впервые были свидетелями разгоревшейся полемики. Не все понимали, что имели в виду их главари, когда упоминали то или иное событие, но им было интересно, чем закончится весь спор. И они с ученической жадностью ловили каждое слово.

Говорившие на свой лад аргументировали свое, и со стороны трудно было сразу отдать предпочтение кому-либо из них.

Лао резко повернулся:

— Китай, Китай. А подумал ли кто из вас, нужны ли вы Китаю? Вам, здесь сидящим, дает что-нибудь Китай? — это было резким скачком в сторону перед только что сказанным, но оно уже касалось конкретно каждого и поэтому одобрительно выслушивалось. — Почему мы выходим на путь непрочный и скользкий? Почему? Да потому, что каждый из нас хочет хоть как-то улучшить свое безрадостное существование. Кто скажет, что он доволен существующим? Кто? И богатства, и убогость, правда и злодеяния прикрыты одним рваным одеялом закона. Ответственных не интересует доля тех, над кем дыры закона. И почему неприкаянное небо валит беды и отчаяние на головы беззащитного жителя. Для них это чушь, не стоящая даже вникания в положение. Каждый со своим крестом выбивается из нищеты. Не можешь — молчи. Начнешь говорить: вот тогда закон погуляет по твоей шее зазубренным топором правосудия.

Эти, непонятно каким чувством выброшенные слова из уст недовольного вызвали шумный резонанс. В помещении удовлетворенно зацокали языками, закивали головами.

Лао распалялся:

— Кому нужен мальчишка, за которым мы погнались целой сворой борзых, как одержимые, как наркоманы за гашишем. Кому из наставников или учеников нужен был он? И знал ли вообще кто раньше о существовании этого несчастного проагента? Отвечайте. Встань тот, кому он нужен. Скажи.

Зал недобро молчал. Сан пригнулся, спрятался в тень за другие спины. Простаки сидели и с открытыми ртами глазели на говорящего.

— Молчите, потому что бедны. Потому что боитесь. Потому что не считаете себя достойными рта раскрыть в защиту своей истины. Вот это и есть молчаливое повиновение. Такие хороши для любого власть имущего. Кто осмелится высказаться, опираясь на добро и порядочность, сразу подпадет в разряд «пяти вредных элементов». В лучшем случае снисходительноо за хама сочтут. По холке потреплют: не дорос, не видел, не знаешь, а потому старайся помалкивать. Тогда может быть и продвинешься по социальной лесенке. Но она не для каждого. Она для тех, у кого совесть запрятана в сундуке для парадных выходов. Вы рабы. Рабы своей шкуры. Вот она для вас одна и единственная, которая существует в вас и правит вами. Которая позволяет над одними сохранять солнечное небо, над другими вечную изморозь и покорное недовольство. — Лао выпрямился. — А я вам скажу. Агент нужен американцам и другим, которые видят в нем достижение своих опорных целей. Они его ищут, они за него предлагают бешеные деньги. Но сами в кабинетиках сидят, свою шкурку холят. А ты, нищий, иди, рискуй своей шеей. Она ничего не стоит. Для того и держат бедных, чтобы можно было ими за гроши крутить в нужную сторону. За горсть риса соседа убьет такого же бедного, лишь бы выжить. Если мы будем плясать под дудку посторонних, мы, как организация, долго не протянем. Потому предлагаю действовать изолированно от других, не показываться на люди там, где этого не требуется. Зарабатывать для себя, не для других. Выбирать то, что нам по силам. Делать деньги. Тогда мы будем и живы и довольны. Не тебе ли, Сан, в прошлый раз предлагал я начать с торговца-еврея? Верное дело. За иностранца никто не заступится. Они изрядно всем надоедают. А тебе триста тысяч сразу захотелось. А какое пособие ты выплатишь семьям? Думай, мудрый, думай. Думал ли ты, против кого мы втесались в твою авантюру? Отвечай здесь, всем.

Сан вскочил, его крупно лихорадило. Глаза суетливо бегали по ликам сидящих:

— Против американского шпиона. Против врага нашей страны. Все об этом знают. И не тыкай мне: молод еще.

— Возраст не дает право единолично решать жизненные вопросы.

— Зарываешься, — прорычал вне себя Сан. — Смотри, чтоб земля не накрыла голову.

— Нехорошо. На людях-то, — рвстянуто-показано проговорил Лао. — Могут заподозрить. Но я продолжу. Сану нечего сказать, кроме того, что он уже сказал, и того, что знают все. Кто те люди, которые вступились за монаха? И не агент он вообще. А простой сирота. Кин упоминал, что то были монахи. Не могли же они ни с того, ни с сего покинуть монастырь ради какого-то агента, да еще американского. Не те они субъекты. Да и не люди они вообще. Mы занимаемся по два-три часа, да и то не каждый день… А монахи каждый день, целый день и всю жизнь. Нам ли с ними ровняться в искусстве поражения себе подобных? Они тигра один на один валят. После гибели У Чиня следовало бы пристальней присмотреться к монастырю. Стоило сначала проверить обитель, поколебать ее, а там пробовать на агента. Но поступили, щупая только свои мышцы. В результате, матери детей своих отказываются приводить в наши школы. Против монахов можно действовать только оружием. Но кто даст его нам? После У Чиня сохранились кое-какие бумаги, но Сан молчал, скрыл правду про монастырь. Почему? Пусть это лихорадит его совесть, но я продолжу. Это они выступили за своего воспитанника. Они благородны, но не уступчивы. Мы, противники, вынуждены это признать. Монахи жертвовали моментом, не трогали наших ребят, пока не поняли, что побоища не избежать. Но это прошлое. Жуткие опасения вызывает во мне сам монастырь. Никто не ведает, какие колдовские мысли бродят в их головах. При нашем сегодняшнем мастерстве вряд ли что спасет наши души от мести. Они сильнее нас, организованнее. Неизвестно, кто еще может быть их союзником в тех диких горах. Хочу напомнить: раз они осмелились выступить против спецслужб, значит что-то имеют, что-то знают. Тридцать школ по два представителя. Каждый подумай, пока голова еще не слаба. Слыхал я от людей сведущих: монастыри очень мстительны. А хватка у них мертвая. Помните кисть У Чиня? Но он немного пожил в монастырях. А там дьяволы в людском облике. И вендетту они ведут годами. Что нам остается? Поэтому я предлагаю, если подвернется случай, уничтожить их, но с помощью оружия. А пока заниматься более легкими делами.