Майкл Ридпат - Невидимое зло

Никаких подробностей Дорис не знает. Конечно, ее сына назовут преступником, но я его хорошо знала. Как говорит Дорис, он был хорошим мальчиком.

Я велела Финнису взять машину и отвезти Дорис вечером в Порт-Элизабет.

30 июля

Что за день! Я пошла на похороны. Я подумала, а почему — нет? Мы с Дорис вместе уже восемнадцать лет, и Тандо родился вскоре после того, как она появилась в нашем доме. Кто, черт возьми, может запретить мне поддержать ее из-за цвета моей или ее кожи! Зан тоже хотела поехать, но раз дома не будет ни Дорис, ни меня, мне будет спокойнее, если она останется с Кэролайн. Я вылетела первым рейсом в Порт-Элизабет и взяла такси. Похороны проходили на футбольном стадионе на окраине городка Эйтенхаге — центра автомобильной промышленности в нескольких милях от Порт-Элизабет.

Город оцепил полицейский кордон: молодые люди в камуфляжной форме, размахивавшие оружием. Некоторые сидели на «хиппо» [25] Разговорное сокращение от Hippopotamus — «гиппопотам». — так они в шутку называют свои пугающего вида бронетранспортеры.

Пришлось их уговаривать, чтобы они пропустили меня — они никак не могли взять в толк, как белая женщина, причем американка, может оказаться другом одной из жертв. Я умоляла и настаивала, пока сержант наконец не сдался. Он пожал плечами, недвусмысленно показывая, что я наверняка сумасшедшая и потому заслуживаю того, на что сама напрашиваюсь.

Прохождение через полицейский кордон было похоже на пересечение границы с другим государством, в котором черные правят черными. Какой-то распорядитель направил меня в сектор, где я должна была сидеть. На стадионе собралось тысяч сорок народу. Он яростно бурлил, представляя собой причудливую смесь страстей, жары и ярких красок. Повсюду были красочные баннеры профсоюзов, черно-желтые цвета ОДФ [26] Объединенный демократический фронт. и черно-зелено-желтые — АНК. Я даже заметила мелькнувший красный флаг Коммунистической партии с серпом и молотом. На платформе с трибуной сидели ораторы, а рядом с ней были расставлены стулья для родственников. Я отыскала среди них грузную фигуру Дорис, но она не могла меня видеть. Моя идея быть рядом и поддержать ее была явно невыполнимой.

Перед ораторами стояли три гроба из темного дерева и один — из светлого. В одном из темных гробов лежало тело Тандо, а в светлом — наверное, совсем малыша.

Я спросила женщину, сидевшую рядом, как это случилось. Она сказала, что их убили полицейские.

— А разве это случилось не поздней ночью?

— Они всегда так поступают, — объяснила она. — Когда их никто не видит. Им не нужна морока с арестами, адвокатами и судами. Они просто убивают. — Она поднесла два пальца к виску, изображая пистолет.

— Но почему именно их?

— Полицейским никогда не нравился Джошуа. Они считали его смутьяном. Люди говорят, что он знал, что его убьют. Но он был храбрым парнишкой.

— А Тандо? Он тоже считался смутьяном?

— Нет, — поразмыслив, ответила женщина, — но он тоже был храбрым. А маленький брат Джошуа вообще был слишком мал, чтобы кому-то мешать.

Я подумала о Тандо, застенчивом и доверчивом юноше, который унаследовал от матери душевную щедрость. Мы с Нелсом предлагали оплатить его обучение в старших классах, а потом в университете, но он отказался, сказал, что хочет работать на автомобильном заводе, где прилично платят. Я уверена, что он не был смутьяном, и насчет его храбрости сомневаюсь. Думаю, он просто оказался не в том месте и не в то время. Я подумала о Дорис и о том, что она думает по поводу таких торжественных похорон. Легче ли ей от того, что ее скорбь разделяют так много людей, или ей было бы лучше остаться одной у могилы сына? Я не знаю. Сама мысль о том, что на его месте мог оказаться Тодд, повергает меня в такой шок, что я просто не могу представить себя на ее месте.

А маленький мальчик в светлом гробу? Он-то кому и чем угрожал?

Похороны длились несколько часов, но время пролетело очень быстро. Сама панихида оказалась короткой, но было много речей, лозунгов, молитв. Молодые люди исполнили ритуальный танец «той-той», ставший символом протеста, и было пение. Чудесное пение. Все присутствующие запели песню «Славься, копье нации», восхвалявшую «Умконто ве Сизве» — подпольные боевые отряды повстанцев АНК под названием «Копье нации», вселявшие неописуемый ужас в сердца белых южноафриканцев. Но в тот момент мое сердце тоже пело со всеми.

Затем молодые люди подняли гробы на плечи и понесли их со стадиона. Я пошла за ними. Хотя белые лица встречались в толпе крайне редко, в основном это были журналисты и фотографы, я ощущала себя ее частью, и меня переполняла неописуемая смесь самых противоречивых чувств: скорби, гордости, печали и радости, какого-то всеобщего подъема.

Я покидала стадион в самом начале толпы и видела людей, которые несли гробы, а перед ними двух мальчуганов, сновавших взад и вперед на велосипедах. Полицейские наблюдали. Они не были похожи на спецназовцев в других странах, одетых для самообороны. У них не было ни щитов, ни защитных доспехов, ни шлемов. Но у них имелись оружие, дубинки и собаки. Я вгляделась в их лица — они были похожи на уличную банду, затевавшую драку. Я поймала взгляд нескольких из них, и они стыдливо отвели глаза в сторону, будто смутились при виде белой женщины.

То и дело сверкали вспышки, фотографировали не газетчики, а полицейские. Один из них направил камеру прямо на меня и, увидев, что я на него смотрю, одобрительно поднял большой палец.

Мне захотелось выбраться из толпы. Крики становились все более агрессивными. Бронетранспортеры перестраивались, занимая лучшую позицию. Я видела, как на гребне холма велосипедисты описывали круги перед стоявшими в ряд полицейскими, виляя при виде поднятой руки со сжатым кулаком — призыва к власти черных.

Неожиданно из полицейских рядов выскочила немецкая овчарка и в прыжке опрокинула на землю одного из велосипедистов. Я не видела, что собака сделала с мальчиком, когда он оказался на земле, но после секундного замешательства толпа взревела.

Кругом все закрутилось и пришло в движение — послышались крики, вопли, лай и, наконец, выстрелы. Одна часть людей подалась вперед, другая, в которой оказалась я, — назад, к стадиону. Послышались новые выстрелы, и все мы — тысячи людей — бросились врассыпную. Какой-то парень с дредами, увидев мой страх, схватил меня за руку. Он вытащил меня из толпы и увлек на боковую улицу. Мы бежали, поворачивая то налево, то направо среди лачуг городка, пока не выскочили на шоссе за линией бронетранспортеров. Я упала на землю, задыхаясь от бега и благодаря своего спасителя, который даже не запыхался. Он улыбнулся в ответ и исчез.