Крис Хаслэм - Стриптиз-клуб «Аллигатор»

Я пожал плечами.

Мои клиенты считали, что я – лингвист из Кембриджа, коллекционирующий не только иноземные наречия, но и иноземные сорта травки. В общем, я мнился им хоть и слегка эксцентричным, но заслуживающим доверия и с хорошими связями. С подобным имиджем никак не вязалось мое бегство из ресторана и побоище на площади Джемма аль-Фна.

Американец ловко отделил от группы двух дамочек и, положив каждой руку на плечо, наклонялся то к одной, то к другой и доверительно шептал на ухо:

– После того случая я решил не выпускать его из поля зрения, и оказалось, что этот типчик – один из самых отъявленных жуликов в Марракеше! Представляете? Местные прозвали его Гиеной, потому как он нападает на слабых и беззащитных. В местах, откуда я родом, таких, как он, называют кидалами на доверии, то есть он мелкий пакостник, обманщик и плут. В вашей стране таких, как он, называют пронырами – он не лишен обаяния, у него хорошо подвешен язык, и при этом он изворотливый и скользкий, как змея.

Я мог бы возразить, что змеи не скользкие, а скорее шершавые, но какая разница? Он все равно нанес моей репутации непоправимый урон. Клиенты кидали на меня косые взгляды, покачивали головой, и я понял, что запланированная на завтра экскурсия по плантациям окрест Марракеша, с дегустацией образцов травки, не состоится.

Я закипал. По какому такому праву американский чистоплюй портит мне всю игру.

А он подтолкнул дам к их кавалерам и, слегка пошатываясь, подошел ко мне, а потом вдруг улыбнулся.

– Ребята, да я вас разыгрываю! Он отличный малый, – похлопал он меня по плечу. – Держитесь его, и вы останетесь довольны. – Он улыбался по-доброму, не пьяной улыбкой, а скорее отеческой… Затем он украдкой, точь-в-точь как карманный воришка, сунул в карман моего пиджака свою визитную карточку. Спиртным от него не пахло, а лишь мятным чаем. – Только, ребята, следите за бумажниками, – посоветовал он, провожая взглядом небольшой самолет с рекламной растяжкой. – А я иду набираться опыта у заклинателя змей.

Мои надежды разбогатеть растаяли как дым, а мои клиенты скисли, ковры их перестали интересовать. Они отказались отведать местные коктейли в баре отеля, со скидкой между прочим, под тем предлогом, что у дам разыгралась мигрень, добавив при этом, что вряд ли головная боль пройдет к утру. Стало ясно, что экскурсия с дегустацией отменяется. Проклятый американец!.. Когда мои клиенты ушли, я задумался. Завтра – воскресенье… Куда податься в воскресенье в Марокко? Я решил пойти в гости.

– Прикинь, что ожидало бы тебя, напечатай я фотографии и так далее, – сказал Джин, кивнув на три катушки фотопленки на низком мраморном столике.

Я прикинул. Сто восемь кадров, и на всех я с зазывной улыбочкой возле туристов, прихилявших в Марракеш.

Оказывается, американец тот еще следопыт!..

– Ты что, стукач? – усмехнулся я.

– Примитивно мыслишь, командир, – покачал он головой. – Я всего-навсего почитатель Чарлза Дарвина, твоего соотечественника, создателя принципа естественного отбора. Усек?

– Допустим…

– Что такое homo sapiens знаешь?

– А то! Название человека как зоологического вида…

– А если короче?

– Человек разумный, в натуре…

– Ого! А ты, оказывается, начитанный…

– Я просто любознательный и как человек разумный…

– Не знаю, насколько ты разумный, – прервал меня Джин, – но талантом тебя Создатель явно не обделил. Ты, конечно, разгильдяй, но чертовски смекалистый. Уж поверь мне!

Двадцать минут назад я пешком притопал в его престижный квартал. Я запыхался от быстрой ходьбы, взопрел и озлобился. Упорно игнорируя домофон, я барабанил в обитую медными гвоздями дверь XVI века до тех пор, пока ее не распахнул передо мной облаченный в джелабу слуга.

Пока я не переступил порог его дома, мною владела слегка напускная гневливость. Когда же я очутился в миниатюрном садике с лимонными и апельсиновыми деревьями, когда прошагал по мостику над ручейком, вытекающим из фонтана с мозаичным дном, гнев сменился изумлением. Богатенький, надо думать, этот американец! Здесь самое время заметить, что у меня нюх на бабло.

Будь моя воля, я приказал бы всем, кто находился в доме, свалить к едреням, а сам целый день глазел бы на водичку в фонтане и бродил бы по мостику туда-сюда. Н-да!..

Джин принял меня в гостиной на первом этаже. В шелковом халате и в бабушах с блестками Джин здорово смахивал на педика.

– Выпьешь чего-нибудь прохладительного? – предложил он.

Отказываться было бы невежливо. Я сел, а свой киф, пластилин то есть, поставил на столик. Пусть знает! Джин жестом велел убрать банку.

– Я не ханжа, – заметил он, – но заруби себе на носу: я наркоманов презираю. Наркота – это убожество! Сколько раз я наблюдал во Вьетнаме, как наши парни гибли, подсаживаясь на это зелье… В общем, в своем присутствии я не потерплю никакой «дури». – Он подвинул ко мне запотевшую банку «Бадвайзера», себе открыл банку кока-колы. Джин в упор смотрел на меня и отводил взгляд, лишь когда моргал. – Ну, до дна!

Мне его умничанье было по фигу. Я тащился два квартала в гору по жаре, собираясь выплеснуть на него свое негодование. И что? И ничего…

Американцы, оказывается, в Юго-Восточной Азии от конопли загибались… Ха-ха! Всему миру известно, что вьетконговцы всыпали им по первое число. Ладно, пусть считает, что вьетнамская война закончилась победой конопли и прочей «дури»…

Я пил пиво и курил «Мальборо», потворствуя таким образом культурной экспансии США в данный конкретный момент.

Чем дольше я наслаждался кондиционированной прохладой, тем больше склонен был забыть и простить возмутительное поведение Джина на базаре. Но потом вспомнил, что в кармане у меня ни шиша, и перешел в наступление.

– Вчера у меня по твоей милости сорвалась крупная сделка, – заявил я.

Он выпятил губу и передернул плечами.

– Считай вчерашние события мастер-классом по минимизации риска.

– Не умничай, – усмехнулся я. – Ты лишил меня недельного заработка! После твоего выступления клиенты слиняли, а я остался с носом.

Луч солнца сверкнул на золотом шитье халата Джина, рикошетом высветил нимб редких волос у него на голове.

– Не переживай, командир, – сказал он, поднимаясь и подходя к старинному комоду.

Окинув взглядом этот предмет мебели, я пришел к выводу, что он значительно старше Соединенных Штатов.

– Может, это тебя утешит? – добавил он, и двести пятьдесят американских долларов упали мне на колени. Двести пятьдесят!..

– Это еще зачем?! – спросил я, нахмурившись.

Джин, похоже, оценил мою тактичность.

– Как зачем? Судя по моим наблюдениям, – он махнул рукой в сторону катушек с фотопленкой, – это твое недельное жалованье.