Петр Разуваев - Синдром гладиатора

Не обращая внимания на панику, царящую вокруг, я медленно подошел к распростертому на мраморном полу Давиду. Вокруг него расплывалась огромная лужа крови, вся грудь превратилась в кровавое месиво, и от этого господства красно-черного цвета еще сильней выделялась бледность его лица. Широко открытые глаза смотрели прямо на меня, а на губах навсегда застыла его неповторимая, мягкая улыбка. Давид заплатил свою цену. И боги приняли жертву.

Кто-то тронул меня за плечо. Медленно подняв голову, я увидел — кто. Я понял — кто. Вещий никогда не смог бы найти меня после Милана без посторонней помощи. Никогда не узнал бы сам время и место нашего отлета. И никогда не оставил бы меня в живых, имея возможность убить. Он смотрел мне в глаза, а стрелял в Давида… Потому что кто-то приказал ему оставить меня в живых. Вещий всегда четко выполнял приказы.

— Андре? — позвал меня стоявший рядом Рихо.

И молча взмыв на ноги, я отшвырнул его в сторону, вложив всю свою ненависть в этот удар.

В соседнем ресторанчике тихо играла музыка, изредка с легким шелестом проносились мимо машины. Прямо подо мной, на широком песчаном пляже замирала дневная жизнь, бродили какие-то люди, вдалеке несколько раз весело пролаяла собака, бегущая «краем моря» от наседавшего на нее мальчишки. Я уже очень давно сидел на невысоком каменном парапете, отделявшем прибрежное шоссе от просторной ленты пляжа. Смотрел на солнце, падающее в море. За это время оно успело желтым глазом прокатиться по небу и теперь с каждой минутой все глубже и глубже погружалось в морскую пучину. А я просто сидел и смотрел. Ничего, по большому счету, не видя. Ничего не боясь. И ничего не желая.

Сзади послышались шаги, но я даже не обернулся. Этого человека я знал слишком хорошо и слишком давно, чтобы не научиться узнавать его по звуку шагов. К тому же с недавнего времени он стал сильно прихрамывать. Когда он подошел совсем близко, я просто сказал:

— Здравствуй, Рихо.

— Здравствуй, Андре, — ответил он. И присел рядом.

Мы помолчали. Сигарета сама по себе догорела в моих пальцах, я и забыл про нее… Мир вокруг сузился до пределов, доступных взору. Словно и не было в нем больше ничего, только вот эта веселая собака, музыка, льющаяся из открытых окон ресторана, и красноватая полоска над горизонтом, оставшаяся на память об утонувшем солнце.

— Как ты себя чувствуешь? — чуть смущаясь, спросил я у Рихо. Мне и в самом деле было неловко за тот удар.

— Спасибо. Уже почти нормально, — спокойно ответил он. — Нога еще побаливает, а так…

— Тебя послали? — поинтересовался я.

Да нет. Я завтра уезжаю, решил попрощаться. Заодно заберу твоего приятеля, этого… Как его? Дмитриева. Виталия Борисовича. Спасибо, Рихо. Пожалуйста. Я ведь был в Милане. Видел твою Паолу. Она спрашивала о тебе.

— Да? — без всякого интереса спросил я.

Он почувствовал это и, коротко взглянув на меня, усмехнулся.

— Пройденный этап, да?

— Почему? — Я пожал плечами. — Просто все это — прошлое. Жизнь опять повернулась, Рихо, только и всего…

— Опять повернулась, и опять задом… — пробормотал он. — Ты не представляешь, какую выволочку мне устроил босс. Все из-за тебя.

— Бесплатных пирожных не бывает, — усмехнулся я. — Ты же умный, знаешь.

— Читал… В детективах, — хмыкнул Рихо. — Кстати — босс просил передать, что микропленка, которую ты ему передал, — его. Значит, вторая — твоя. Надеюсь, ты знаешь, что с ней делать?

— Уже сделал. — Я кивнул на небольшое черное пятно, видневшееся на парапете. — Растолок, сжег и даже заплатил штраф за экологическую диверсию. Можешь взять щепотку праха, проверишь в лаборатории.

— Возьму, — серьезно кивнул он. — Я после этой сучки стал ужасно пунктуальным. Даша… Она, кстати, больше тебе писем не писала?

Я пожал плечами. Смешно, конечно, но он угадал. Вчера на мое имя пришло письмо. О том, что я живу в Генуе, мало кто знал, но факт оставался фактом. В простом конверте без обратного адреса лежала открытка с видом Великой Китайской стены. А на ней крупным почерком «покойного» Виктора Викторовича Стрекалова было написано всего несколько слов:

«Жизнь, Андрюха, прекрасна и удивительна. Я только ни хрена не понимаю — почему же она более удивительна, чем прекрасна?»

Любимая поговорка Стрекалова. И число вместо подписи. Как раз на следующий день после его «смерти». Генерал в очередной раз всех обманул. Но не говорить же об этом Рихо?

— Нет, — как можно равнодушнее ответил я. А он, кажется, поверил.

— Рихо? — позвал я. — Дело прошлое… Откуда взялся Вещий?

— Кто? — не понял он.

— Масляков, киллер… Тот, кто стрелял в Давида? Где ты его нашел?

— Поймал. — Он осторожно посмотрел на меня. — Когда вы устроили потасовку на озере Комо, я не выдержал, примчался туда. Мы тогда быстренько переколотили всех бандитов Кольбиани, начали искать тебя. А нашли этого «гуся». Ну и… Приберег я его до лучших времен.

— А кто отдал приказ убить Давида?

— Я. — Рихо замешкался лишь на мгновение, но мне этого хватило. Я понял — кто. Точнее — кто именно… А он, конечно, это заметил.

— Андре… Я сделал все, что мог. Ему категорически запретили в тебя стрелять, в толпе было два моих человека, стоило ему только дернуть стволом в твою сторону, и… Ты же сам захотел лететь с Липке, помнишь? — Он смотрел на меня с отчаянием.

— Дело прошлое, Рихо, — повторил я, слегка подтолкнув его плечом.

Он отвернулся.

— Жизнь повернулась, Андре… Это твои слова.

— Да. И опять — задом, — подтвердил я. Он кивнул.

— По-другому не бывает. Пойми, Андре… Босс — великий человек. Поэтому я ему служу. И для меня он — царь и бог…

— И император, — закончил я. Он покачал головой.

— Да. И император. А императоры не проигрывают. Им разрешен только выигрыш, и ничего более. Иначе…

— Заткнись, пожалуйста, — попросил я его. — Видишь? Корабль…

И мы долго смотрели на крохотный кораблик, упрямо тащившийся по линии горизонта, на ленивые волны, облизывающие песчаную кромку пляжа. На мягкие переливы, словно змейки бегущие по загоревшему за день телу воды. «…Если выпало в Империи родиться, лучше жить в глухой провинции у моря…». А потом наступила темнота.

— Куда ты теперь? — спросил Рихо, когда мы прощались.

И я сказал первое, что пришло мне на ум:

— К морю, Рихо. К морю…