Татьяна Степанова - Царство флоры

— Раздевайся, – Балмашов повторил это как-то вяло, устало. – Детка, покажи класс.

Марина рухнула на скамью и зарыдала. Это были пьяные слезы. Их, как и признания свои, спровоцированные шампанским, она не в силах была сдержать. Балмашов подошел к ней, опустился на корточки. Видимо, его большому телу было неудобно, и он встал на колени. Она порывисто обвила его руками за шею.

— Не надо, перестань, успокойся, – сказал он.

— Люблю, люблю тебя страшно, сама не знаю, что делаю, что говорю…

— Успокойся, не плачь. Я вел себя как свинья.

— Тут правда никого нет? А хоть бы кто и был, все равно. Я сейчас… сейчас разденусь, там сзади «молния»… Ну и что, что на улице… Все для тебя сделаю. Где угодно, как угодно. Никакого стыда уже, так хочу, безумно тебя хочу. – Марина извивалась в его объятиях, осыпая поцелуями его волосы, шею, лицо. – Говорят, любимых надо завоевывать, биться за них надо. Вот – я бьюсь. Насмерть бьюсь.

Внизу под мостом, под ними проплыла баржа. На ночном небе, затуманенном смогом, не было видно ни одной звезды. И даже луна…

Балмашов чувствовал на себе ее прищуренный мятный глаз.

— Насмерть… Что ты об этом знаешь? – сказал он тихо.

— Знаю, что умру ради вас.

— А ведь была просто тихая девочка… Скромница… И вот такая метаморфоза. Со всеми это рано или поздно происходит. Пока не случится самая последняя, окончательная метаморфоза.

— Я не понимаю… окончательная… Что ты говоришь?

— Ты как-то просила объяснить. Кажется, вот теперь – самое время. – Балмашов левой рукой осторожно поднял за подбородок ее заплаканное лицо. Правая рука легла на ее грудь, так что большой и указательный пальцы коснулись с обеих сторон шеи. – Знаешь, я умирал однажды. Почти совсем умер. Задыхался, бился в агонии и вместе с тем испытал…

Марина смотрела на него широко открытыми глазами. Его пальцы слегка сжали ее шею. Он наклонился к самым ее губам.

— Никита Михалыч, пора, – по рации сказал Колосову сотрудник, следящий в машине наблюдения по монитору за фигурантом. – Пистолета у него в руках нет. Но он… он взял ее за горло!

Колосов (он в это время находился уже на лестнице в начале пролета моста) сделал жест: внимание!

— Это одно и то же, понимаешь? – прошептал Балмашов Марине. – Я умирал, задыхался и кончил… кончил, как никогда, ни с кем… Это одно и то же… И он, Пуссен, это знал. И ты сейчас узнаешь… поймешь… – Он сдавил шею Марины сильнее, а когда она испуганно захрипела, впился в ее губы жадным поцелуем.

И в этот самый момент, топая шнурованными ботинками и громко переговариваясь, на мосту возникли двое охранников в черной форме – из тех, кого часто можно встретить в расположенном совсем рядом парке Горького. Балмашова и Марину на открытой смотровой нише они не заметили. Но Балмашов их услышал. Отпустил девушку. Она отшатнулась от него, схватилась за горло трясущимися руками. Дышала она тяжело и часто. Вскочила на ноги, натягивая повыше сползший корсаж смявшегося, потерявшего вид золотого платья.

— Я… я лучше пойду. – Она схватила сумку, попятилась.

— Я отвезу тебя домой. Где ты живешь? – Балмашов медленно поднялся.

— Нет, нет, не нужно! Я сама!

— Ты что, меня испугалась? Да подожди же!

Охранники уже почти прошли мост. Марина, часто оглядываясь на ходу, чуть ли не бегом, спотыкаясь, кинулась к лестнице – следом за ними.

— Черт, сорвалось! – Колосов был готов растерзать двух этих дундуков в черном. Принесло же их в самый решающий момент! – Они его спугнули. Он ее отпустил.

Сквозь пыльные витражи он видел высокую фигуру: Балмашов направлялся на берег Нескучного – там, на стоянке, была его машина.

— Девчонка смертельно напугана, – сообщили по рации из машины наблюдения, – опрометью мчится по набережной к остановке.

— Следуйте за ней, возможно, он еще попытается ее догнать.

Однако погоня в ночные планы Балмашова не входила. И в этом очень скоро Никите Колосову пришлось убедиться.

«Мерседес» Балмашова шел впереди – машина наблюдения и Колосов на своем «БМВ» следовали за ним в отдалении. Балмашов вроде бы никуда не торопился. Ехали по Садовому кольцу, затем по Пресне. Через сеть улочек и переулков в обход оживленных трасс достигли Дмитровского шоссе.

— Это он не петляет, просто он и раньше тут ездил, это его привычный маршрут, – сообщил Колосову по рации старший группы наблюдения.

Колосов немного успокоился – судя по всему, Балмашов уходить от погони или же преследовать Марину не собирался. Дмитровское шоссе – этой дорогой он ежедневно ездил из Москвы к себе на Троицкую Гору.

— Спать торопится. Домой. Устал, – съязвила рация.

Но на пересечении Дмитровского шоссе и МКАД Балмашов неожиданно свернул направо под эстакаду. Колосов увидел, куда он направляется – на автостоянку гигантского немецкого гипермаркета, раскинувшего свои торговые павильоны на площади в несколько гектаров. Колосов глянул на часы – без двадцати час. Ночь, какие могут быть ночью покупки? Однако гипермаркет призывно светился огнями и красочной рекламой.

— Тут продуктовый супермаркет круглосуточный, – сообщила рация, – он и раньше тут по вечерам отоваривался для дома.

«Мерседес» плавно зарулил на стоянку. Балмашов вышел и направился к стеклянным дверям магазина.

Машина наблюдения припарковалась на стоянке первой, Колосов из осторожности подъехал позднее. Когда он вышел из машины, Балмашов и сотрудники были уже в торговом зале.

Колосов окинул взглядом громаду гипермаркета. Собственно, как и все подобные торговые моллы, он представлял собой конгломерат магазинов, каждый из которых тянул на хороший универмаг: электроника, одежда, обувь, мебель, стройматериалы – все эти отделы были уже закрыты. Работали лишь продуктовый универсам, кинотеатр и ночные кафе-закусочные. Их панорамные витрины мигали разноцветной подсветкой, внутри, несмотря на поздний час, было полно молодежи. К тому же в этот момент как раз кончился сеанс, и толпа – жидкая, но все же толпа – хлынула на стоянку и к автобусной остановке.

— Покупки делает, как и предполагали, Никита Михайлович, тележку взял, катит перед собой, – доложила рация. – Сейчас он в отделе «Все для дома».

Колосов вошел в торговый зал – огромное пространство, залитое светом, заставленное стеллажами, запутанное, точно лабиринт. По случаю позднего времени из двенадцати касс работало только три. Но и этого было слишком много для редких покупателей. Колосов шел вдоль стеллажей. Балмашова он не видел. Сцена на мосту – те ее фрагменты, свидетелями которых они стали, маячили перед глазами. «Он намеревался ее задушить, прикончить. Отпустил только потому, что появились эти охранники, – думал он. – И теперь после такого преспокойно занят покупками…»