Уилбур Смит - Лучший из лучших

У всадника был выбор: ехать через колючки или сделать большой крюк.

– Куда она поехала? – крикнул Зуга распорядителям, огибая флажок.

– К проходу! – ответил один из них.

Справа, на расстоянии мили, если не больше, виднелось облачко пыли, поднятое несущимся во весь опор жеребцом.

Колючий кустарник редел на каменистых холмах, где под крутыми склонами образовался проход, – туда-то и скакал Метеор.

Мрачный Зуга направил Тома прямо в колючки. Этот путь почти на две мили короче – и дорог каждый дюйм. Тем не менее у края зарослей Зуга остановил Тома, давая ему отдышаться, а сам отвязал толстую шинель, притороченную к луке седла. Застегнулся на все пуговицы, чувствуя, как на лбу мгновенно выступил пот, и натянул кожаные перчатки с крагами.

– Поехали, – прошептал он и прижался к шее коня.

Том вломился в заросли. Загнутые красные кончики шипов с треском рвали толстый войлок, вцеплялись в плечи и полы шинели.

Кусты были вровень с головой всадника. Крепкие стволы росли далеко друг от друга, и между ними могла пройти лошадь, но переплетенные колючие ветки собирали с путников жестокую дань. Том продвигался вперед, петляя между белыми стволами, подныривал под ветки и шел ровно с такой скоростью, какая требовалась, чтобы обломить шипы. Сверху сыпались кружевные зеленые листочки. Том плотно прижал уши и прищурился. Он то и дело пофыркивал, когда колючка впивалась в лохматую толстую шкуру.

У породистой лошади кожа тонкая настолько, что просвечивают кровеносные сосуды – заросли колючки изорвали бы кожу Метеора в клочья.

Зуга почувствовал струйку крови на шее – должно быть, из задетого шипом уха. Крепче прижавшись к Тому, он позволил коню выбирать путь.

– Бедный Том, – ободряюще прошептал Зуга. – Мой храбрый Томми!

Лошадь тихонько заржала от боли, но шага не замедлила. Неторопливое продвижение сквозь колючки помогло Тому прийти в себя: дыхание выровнялось, соль на плечах засыхала белыми кристалликами.

Неожиданно заросли кончились, Том выбрался на открытую местность и перешел в неуклюжий галоп. Зуга стянул перчатки и выбросил их, сорвал шинель, и она полетела по ветру, точно огромная ворона. Привстав в стременах, Баллантайн торопливо огляделся, прикрывая глаза полями шляпы: никого, только вдалеке виднеются яркие пятнышки женских платьев и флажки на финише. Гора упала с плеч, сердце бешено заколотилось. Зуга посмотрел на холмы справа – и тогда увидел соперницу.

Жеребец обогнул дальний край колючих зарослей под холмами и сломя голову летел вниз по склону. Крошечную фигурку в седле немилосердно бросало из стороны в сторону: то на шею, то на круп коня, который прыгал туда-сюда, пытаясь сохранить равновесие.

– Все, Том, мы их сделали! Вон он, финиш, прямо у тебя под носом! – Зуга направил коня в нужную сторону. – Теперь они нас не догонят! Давай, старина, вперед!

Копыта Тома ударяли в твердую почву, выбивая веселую барабанную дробь. Пробиться сквозь заросли было непросто, но конь получил передышку и теперь мчался изо всех сил.

– Яма! – крикнул Зуга.

Том укоризненно шевельнул ушами: нору он заметил прежде хозяина и ловко обогнул ее – оттуда высунулись любопытные суслики. Земля вокруг была ископана лабиринтами ходов, тем не менее Том по-прежнему летел галопом, огибая свежевыкопанные кучки да иногда перепрыгивая через вход в нору.

Суслики мало отличались от северных сородичей – разве что темной полоской на спине да ареалом обитания. У входа в каждую норку зверьки стояли столбиком, свернув за спиной длинные хвосты, – точно зрители, наблюдающие за проносящимся мимо Томом. На мордочках застыло забавное изумленное выражение.

Зуга оглянулся: Метеор летел по равнине. Недюжинные силы жеребца явно иссякали, он выбрасывал передние ноги вперед и подтягивал блестящий от пота круп, чтобы сделать еще один прыжок. Луиза подгоняла его поводьями: ее руки ходили туда-сюда, будто у прачки, стирающей белье. Выражение лица на таком расстоянии разглядеть не удавалось.

Жеребец был далеко позади – не меньше чем в полумиле. До украшенного яркими флажками финиша оставалась всего миля. Зуга ясно видел собравшуюся там толпу – густую, как пчелы у летка улья. От фургонов бежали новые зрители.

Слышались слабые хлопки ружейных выстрелов, облачка порохового дыма взлетали над толпой – болельщики Зуги праздновали победу. Скоро он услышит их голоса и торжествующие вопли, несмотря на грохот копыт Тома.

Скачка закончилась – Баллантайн выиграл. Он вернет себе Чертовы шахты и драгоценную статую сокола, да к тому же получит пять тысяч фунтов стерлингов, на которые можно уехать отсюда и начать новую жизнь. Он сразился с богами удачи и победил! Жалеть оставалось лишь об одном – отвага жеребца и всадницы пропала зря. Осторожно, стараясь не мешать Тому идти тяжелым неуклюжим галопом, Зуга оглянулся.

Господи милостивый, Луиза все еще не смирилась с поражением! Она гнала изо всех сил, не жалея ни себя, ни лошадь. Жеребец летел так быстро, что Зуга бросил неуверенный взгляд поверх прижатых ушей Томаса, чтобы убедиться в близости финиша. Нет, даже на такой бешеной скорости у жеребца нет ни единого шанса их обогнать.

Зуга уже слышал голоса, различал отдельные лица в толпе, узнал Пикеринга, сидевшего в фургоне на месте главного распорядителя скачек. Рядом виднелась громадная фигура с копной растрепанных волос – Родса ни с кем не спутаешь. Вот и хорошо, пусть своими глазами увидит, кто победил!

Обернувшись в последний раз, Зуга заметил, как Метеор упал на передние ноги. Почудился похожий на выстрел хруст сломанной кости. Нельзя же мчаться бешеным галопом по земле, изрытой норами сусликов! Громадный конь рухнул на полном скаку, плечом вперед, изогнув шею, точно умирающий фламинго. Взметнулось облако пыли, над которым конвульсивно вскидывались копыта, а потом ноги жеребца обмякли.

Облако пыли отнесло ветром в сторону, и показалась ужасная картина: Метеор лежал на боку. Он сделал слабую попытку поднять голову и тут же уронил ее обратно.

Зуга натянул поводья, поворачивая Тома назад.

Луизу выбросило из седла: она лежала на земле, свернувшись, будто спящий ребенок, – маленькая и совсем неподвижная.

– Давай, Том, вперед! – понукал коня Зуга.

Его охватило беспредельное отчаяние. От абсолютной неподвижности и безжизненности крохотного изломанного тела бросало в дрожь.

– О Господи! – вслух сказал Зуга, проталкивая слова через забитое пылью, высохшее от жажды и перехваченное от ужаса горло. – Только не это!

Ему почудилась изящная шейка, повернутая под невероятным углом на сломанных позвонках. Или это жуткая бескровная вмятина на макушке? Огромные темные глаза смотрят невидящим взглядом и становятся бессмысленными… Нет, Господи, только не это!