Уилбур Смит - Лучший из лучших

– Вы осмелились прийти сюда, к нам! – Клинтон побледнел от гнева, голубые глаза, так долго излучавшие нежность, теперь горели ненавистью. – Вы, жестокий торговец рабами, чьи руки обагрены кровью, вы осмелились прийти сюда!

Мунго Сент-Джон все еще улыбался, дразня Клинтона этой улыбкой и блеском в единственном глазу, но голос прозвучал тихо и хрипло, выдавая страдание.

– А вы, вы – добрый и святой служитель Христа, неужели осмелитесь выгнать меня?

Клинтон вздрогнул, словно получил пощечину, и сделал шаг назад. Гибкость юности медленно покинула его тело, плечи привычно согнулись. Он неуверенно покачал лысой головой, инстинктивно повернувшись к Робин.

Невероятным усилием воли Робин взяла себя в руки, оторвавшись от столба. Несмотря на бушующие в душе эмоции, она сумела сохранить бесстрастное выражение лица.

– Доктор Баллантайн! – Луиза Сент-Джон подошла к ступеням крыльца и сняла с головы кепку, из-под которой выпала толстая черная коса. – Я терпеть не могу просить, но сейчас я вас умоляю!

– Мадам, в этом нет необходимости. Я дала вам слово. – Робин отвернулась. – Клинтон, помоги, пожалуйста, миссис Сент-Джон уложить пациента в постель в домике для гостей.

– Хорошо, дорогая.

– Я сейчас подойду, чтобы его осмотреть.

– Спасибо, доктор, огромное вам спасибо!

Робин пропустила благодарности мимо ушей. Луиза пошла следом за повозкой к хижине, отведенной для гостей, а Робин повернулась к дочерям.

– Ни одна из вас, включая тебя, Салина, и близко не подойдет к домику для гостей, пока там находится этот человек. Вы не скажете ни слова ни ему, ни этой женщине и не станете отвечать, если они заговорят с вами. Вы постараетесь не встречаться с ними, а если это все же произойдет и вы окажетесь рядом, то немедленно удалитесь.

Близнецы тряслись от возбуждения, глазенки сверкали, ушки порозовели и насторожились, как у крольчат: вот так денек выдался!

– Почему? – выпалила Вики. Невероятные события заставили ее забыться настолько, что она осмелилась прекословить приказу матери.

Робин подняла было руку, чтобы оттрепать розовое ушко, но потом передумала.

– Потому, – тихо ответила она. – Потому что это не человек, а дьявол, самый настоящий дьявол!

Мунго лежал на железной койке, опираясь на подушку. Едва Робин вошла в комнату, Луиза поднялась со второй койки.

– Мадам, будьте добры подождать снаружи, – бесцеремонно приказала Робин. Она даже не обернулась, чтобы проверить, выполнят ли ее распоряжение, а просто поставила сумку с инструментами на стул возле кровати Сент-Джона. За ее спиной щелкнула дверная задвижка.

Мунго был одет лишь в просторные белые брюки – одну штанину отрезали выше колена. Тело исхудало, хотя оставалось широкоплечим и хорошо сложенным – именно таким его и помнила Робин. Живот втянулся, словно у гончей, ребра выпирали наружу, но кожа сохранила упругость и гладкость, волосы на груди завивались черными колечками, которые не тронула седина.

– Здравствуй, Робин! – сказал Мунго.

– Говорить мы с вами будем только в том случае, если это понадобится для вашего лечения, – ответила она, избегая смотреть ему в глаза.

Робин начала осмотр с ран в боку и спине – пулевые ранения, правда, сквозные и полностью зажившие. Она вздрогнула, заметив под одним из шрамов еще один, очень старый рубец. Робин узнала крохотные белые пятнышки стежков, закрывших ножевую рану, – ее собственные стежки ни с чем не спутаешь, больше никто не умеет шить так ровно и точно. Прежде чем Робин сообразила, что делает, пальцы непроизвольно погладили выпуклый рубец.

– Да, – кивнул Мунго. – Это от ножа Камачо.

Робин отдернула руку. Мунго получил рану, защищая ее от португальского работорговца. В ту ночь он спас ей жизнь.

– А это помнишь? – спросил Мунго, показывая оспинку на предплечье. Именно туда она ввела вакцину, когда на «Гуроне» вспыхнула оспа. – Помнишь? – тихонько повторил Мунго.

Упорно не глядя ему в глаза, Робин плотно сжала губы и сняла повязку с его бедра.

На ее лице отразился ужас. Неровные разрезы, сделанные дедом в поисках пули, покрывали ногу от паха до колена; искромсанные ткани неуклюже зашили, точно в спешке запихали банкноты обратно в бумажник.

– Что, плохо мое дело? – спросил Мунго.

– Хуже некуда, – призналась она и тут же возненавидела себя за потерю самообладания и за очевидную критику работы деда.

Бедро имело нездоровый землистый цвет, раны покрылись язвами, кожа сходила кусками, что указывало на отмирание нижележащих тканей.

Дед оставил в ранах дренаж, между стежками торчали толстые лошадиные волосы. Робин потянула один – Мунго охнул, но не дернулся. Из отверстия потекла струйка жидкого гноя. Робин наклонила голову, принюхиваясь, и поморщилась. Это был не густой гной, который древние называли «pus bonum et laudabile», доброкачественным нагноением, свидетельством того, что рана заживала без осложнений. Нет, судя по вони, скоро начнется гангрена. Леденящий ужас кольнул сердце, и Робин удивилась: неужели в ней еще остались какие-то чувства к этому человеку?

– Расскажите мне, при каких обстоятельствах вас ранили.

– Доктор, это мое личное дело.

– Личное дело? Наверняка грязные делишки, можно даже не сомневаться! – раздраженно заявила она. – У меня нет никакого желания выслушивать подробности, но чтобы найти пулю, я должна знать, где вы находились по отношению к оружию, из которого в вас стреляли, тип оружия, вес пули…

– Конечно! – торопливо отозвался Мунго. – Твой дедушка и не подумал спросить.

– Оставьте в покое моего дедушку!

– Стреляли из пистолета; кажется, однозарядного «ремингтона» армейского образца. В таком случае пуля будет сорок четвертого калибра, свинцовая, конической формы, весом девять-десять граммов, патрон заряжен черным порохом.

– Значит, пуля проникла неглубоко и разлетелась на части, если попала в кость, – пробормотала Робин.

– Стрелок лежал на земле, шагах в двадцати пяти. Я слезал с лошади, нога была поднята…

– То есть он был впереди вас.

– Немного впереди и правее.

Робин кивнула.

– Сейчас будет больно.

Через десять минут она разогнула спину и позвала:

– Миссис Сент-Джон!

Не успела Луиза войти, как Робин заявила:

– Оперировать я буду завтра утром, как только станет достаточно светло. Мне понадобится ваша помощь. Предупреждаю, что, даже если операция пройдет удачно, ваш муж всю жизнь будет заметно хромать.

– А если неудачно?

– Разложение ускорится, нагноение и гангрена…

– Доктор, вы так откровенны, – прошептала Луиза.

– Я всегда откровенна, – кивнула Робин.

Сон все не шел. Впрочем, с Робин это случалось каждый раз перед операцией с использованием анестезии. Хлороформ совершенно непредсказуем! Очень легко перейти грань безопасности. Передозировка, слишком высокая концентрация, недостаток кислорода – все это может привести к первичному шоку и отказу жизненно важных органов: сердца, легких, печени и почек.