Жан-Кристоф Гранже - Мизерере

— Тебе не кажется, что ты перегибаешь палку?

— Нет. Этими детьми командуют и руководят лидеры секты. Прежде всего, ее гуру Бруно Хартманн, сын Ханса Вернера Хартманна. На французской земле его никто никогда не видел. Однако он где-то здесь и сам дергает за веревочки.

Бросив печатать, Маршелье скрестил руки:

— Что, по-твоему, будет дальше?

— Возможно, они продолжат убирать свидетелей. Я уверен только в одном.

— В чем?

— Паника поднялась из-за какого-то события внутри секты. С этого все и началось.

— Что ты имеешь в виду?

— Сам не знаю. Не исключено, что секта готовит теракт против «нечистых». Как японская секта «Аум Синрике» в девяносто пятом. Из-за этого Гетц решился заговорить.

— Бред какой-то.

Касдан склонился над письменным столом:

— А у тебя другие сведения?

— Нет, но…

— Что «но»? Этому пора положить конец. Черт побери! Так или иначе, но уродов надо остановить!

Полицейский поднял глаза. Впервые за все это время он не выглядел ни насмешливым, ни враждебным:

— Ты хоть понимаешь, что все это ни на чем не основано? У тебя нет ни намека на прямые доказательства.

— Есть отпечатки обуви. Ботинок времен Второй мировой войны. И частицы дерева. Особого вида акации со следами пыльцы из Чили.

— Это и яйца выеденного не стоит, если не удастся установить прямую связь между сектой и жертвами. Не сомневаюсь, что в этом отношении они соблюдали особую осторожность. Поверь мне, ни Гетц, ни Манури не посылали Хартманну мейлов.

Касдан стукнул по столу:

— Эти гады похищают и пытают детей! Они серийные убийцы! Их надо остановить. Нечего с такими миндальничать!

— Успокойся. Пусть даже нам многое удалось нарыть, сам знаешь, у нас связаны руки. На самом деле мы и приближаться к ним не имеем права. В «Асунсьоне» полно оружия. Если мы только попытаемся их атаковать, в лучшем случае добьемся коллективного самоубийства, как в секте Солнечного храма. А в худшем — настоящего сражения, как в Уэйко, с погибшими с обеих сторон.

— И что теперь?

Маршелье нажал на кнопку «печать».

— Подпиши протокол и спи спокойно, а мы продолжим расследование. У нас есть зацепка.

— Что за зацепка?

— Бабки. У них слишком много денег. Или они отмывают грязные деньги из Чили, или занимаются запрещенной торговлей. Финансовая инспекция напала на след их счетов в Швейцарии. Мы ждем разрешения от банков, чтобы их проверить. А также разрабатываем цепь их анонимных фирм, прикрывающих одна другую.

— На это уйдут месяцы.

— А может, и годы. Но тут ничего не поделаешь.

Маршелье вытащил распечатки и протянул их Касдану:

— Подпиши свои показания. Мы пометим их грифом «heroic fantasy». [38] Героическое фэнтези (англ.).

Касдан расписался, радуясь, что может наконец уйти, и испытывая раздражение от неповоротливости полицейской машины. Он напрасно пытался сглотнуть. Вспомнились восьмидесятые годы, когда его мучили обострения и от нейролептиков пересыхало во рту.

Он встал и кивком попрощался с Маршелье.

Касдан уже взялся за дверную ручку, когда тот произнес:

— Есть и другой выход.

— Какой?

— Проникнуть в Колонию. Найти Хартманна. Мы уверены, что немец живет в Коссе. Его надо похитить, вернуть во Францию и, не поднимая шума, отдать под суд. Как израильтяне нацистских преступников.

— И кто за такое возьмется?

— Точно не мы. И ни одно из официальных полицейских подразделений. Как, впрочем, и армия. Разве что какие-нибудь вольные стрелки. Из тех, кому нечего терять.

Касдан понял, что Маршелье видит в этой роли его самого. Шестидесятитрехлетнего старика с приметной внешностью…

— Это благословение?

— Надо навести порядок. Не важно, кто этим займется.

— Ты положился бы на старого армянина?

— Нет. Но я не могу запретить тебе отправиться на горнолыжный курорт.

— В этом году в Косс-Межане туго со снегом.

— Поищи хорошенько. На самой вершине что-нибудь да отыщется.

Спаржу сажают зимой.

Во всяком случае, эту ее разновидность. Волокин не запомнил — белую, звездчатую или зеленую. А теплая зима 2006 года позволяла высадить ее уже в декабре.

При некоторых условиях.

Накануне сельскохозяйственные рабочие положили в борозды навоз и продезинфицировали корни жавелевой водой. Теперь можно рассаживать корневища по определенной схеме. Расстояние между бороздами — сто сантиметров, а глубина — двадцать пять — тридцать сантиметров. Расстояние между самими растениями сорок пять — пятьдесят сантиметров. Сначала надо добавить навоза, потом положить растение набок, так, чтобы корни тянулись вдоль ряда. Потом полольной сапкой присыпать землей на пять сантиметров.

Вот уже два часа Волокин повторял все те же движения, склонившись над вонючей землей в перепачканных дерьмом рукавицах. Спина у него ныла. Руки покраснели. А раненая нога пылала на полярном холоде, как горящее полено.

— Перекур?

Волокин выпрямился. Он работал на пару со здоровенным молодым тунисцем по имени Абдель. Тот протянул ему сигарету.

— А разве можно курить?

— Начхать.

Оба они были в куртках и штанах из черной полотняной ткани, в сапогах и бейсболках того же цвета, выданных в Колонии. Закуривая «Мальборо» с жарким привкусом вызова, русский вспомнил знаменитую картину «Анжелюс». Почти та же сцена. Двое крестьян среди борозд, в золотисто-коричневом вечернем свете. Разве что одежда Волокина и его напарника делала их похожими на зэков из «Анголы», самой большой тюрьмы Луизианы.

Абдель выдохнул дым и подул себе на руки:

— Не забывай пословицу: «Снег в декабре к хорошему урожаю».

— Ты это к чему?

Магребинец расхохотался:

— Сам не знаю. Да все равно, в этом году снега нет.

— Ты откуда?

— Из Ле-Вигана. Я сюда езжу каждый год, в октябре. А ты?

— Из Милло. Летом работаю где придется, на уборке урожая. Потом собираю виноград. А зимой обычно вкалываю в Альпах лыжным инструктором. Первый раз я зимой на ферме. По мне, так и сдохнуть недолго.

— Тоже мне открытие.

Они замолчали. Волокин оглядел окрестности. За границей возделанной земли начинался почти лунный пустынный пейзаж. По краю плантаций кое-где виднелись редкие деревья и серо-зеленые скалы. Надо всем царила иссохшая вечность, от которой сжималось горло. Здесь вы наедине с Богом. Это если повезет.

Волокин решил, что из напарника теперь можно что-нибудь вытянуть:

— Как здесь вообще? В смысле, какая обстановка?

— Отстой. Парни в Колонии рехнулись на религии. Хотя мы их и не видим. Нас держат на расстоянии. Мы нечистые, сечешь?

— Не-а.

— Вот и я так. Но скажу тебе, между землей, где вкалываем мы, и участками, на которых работают они, там, где оранжереи, настоящая пропасть.