Жан-Кристоф Гранже - Мизерере

Щелчком Бокобза сменил диапозитив. Человеческий пепел вываливается из печей, похожих на саркофаги.

— Дети, которых сжигали или закапывали живыми, когда не хватало времени и места…

Израильтянин с едва сдерживаемой яростью щелкал своим аппаратом. Его голос становился все более резким.

— Тысячи тел, раздавленных бульдозерами и сваленных в кучи. Срезанные с трупов волосы, которые шли на ковровое покрытие в немецких подводных лодках…

Очередной щелчок. Очередной кошмар. Сцены, которые вечно будут позорить род человеческий. Кадры из «Ночи и тумана», [15] «Ночь и туман» — директива Гитлера, разрешавшая похищение противников нацизма на всех оккупированных территориях (1941). Французский документальный фильм «Ночь и туман» (1955) посвящен Освенциму. напоминавшие полотна Иеронима Босха. Неразличимые тела и кости, превращенные бульдозерами в месиво, сваленные в беловатые холмы человеческих останков.

— А как Хартманн участвовал в этой… деятельности?

— Он стал капитаном СС. Он не был исполнителем — я имею в виду массовые казни. Ему удалось усидеть сразу на двух стульях. И это не игра слов. Он организовывал духовые оркестры, хоры и тому подобное и одновременно занимался собственными исследованиями.

— Какими исследованиями?

— На этот счет существуют записи, также сделанные его рукой. Ничего конкретного. Хартманн изучал человеческие крики, вибрации, которые вызывает боль. Анализировал воздействие звуков на материальный мир и человеческий мозг. Он называл это «силы и турбулентные потоки звуковых волн».

Бокобза перешел к другому слайду. Хартманн сидит за столом в наушниках, улыбаясь в объектив, перед внушительной штуковиной, должно быть прародительницей магнитофона.

— В то время уже существовали кассетные магнитофоны?

— Первые были изобретены немцами. Их использовали нацисты. Гитлер часто прибегал к этой технике. Все его радиовыступления записывались заранее, чтобы исключить возможность покушения в студии. И ни разу никто не заподозрил подвоха.

Армянин разглядывал музыковеда в военной форме. Горящий взгляд, тонкогубая улыбочка, костлявые руки обнимают магнитофон, словно какую-то драгоценность…

— Он записывал концерты заключенных?

— Нет. Предсмертные вопли — вот что его интересовало. Он установил микрофоны в душевых, операционных. Его помощники с микрофонами в руках ходили по пятам за заключенными, которых живьем бросали в печи. Уж не знаю, что он пытался уловить в этих криках. Но легко могу себе представить, как он делает заметки, вновь и вновь прослушивает свои записи, чуждый происходящему кошмару. В этом весь Хартманн — истинный нацист. Как и все они, он абсолютно равнодушен к страданиям жертв. Как и у них, у него в глубине сознания зияет черный провал. Вероятно, вы видели кадры Нюрнбергского процесса. С виду подсудимые кажутся вполне нормальными, но у них атрофированные, изуродованные, чудовищные души. Человеческое сострадание отсутствует. Нравственное чувство. Отсутствует то, что делает человека человеком.

Касдан не сводил глаз с экрана. Застывшая фигура человека с внешностью интеллектуала и глазами безумца. Он представил его в аду, занятого лишь своими заметками и качеством звука. Да. Его лицо буквально дышало равнодушием.

— В конце войны Хартманн попал в плен?

— Нет. Он исчез. Испарился.

Новый диапозитив. Лежащий в развалинах Берлин.

— Мы снова встречаемся с ним в разрушенном городе в сорок седьмом году. Его задержала американская военизированная полиция неподалеку от «Onkel Toms Нuttе» [16] Жилой комплекс «Хижина дяди Тома», построенный по проекту архитектора-неоконструктивиста Бруно Таута в берлинском районе Целендорф (1926–1931). в зоне, оккупированной американцами.

Груды камней перед разрушенными домами. Забитые пылью каналы. Кучи сухого дерева, обожженного солнцем. Истощенные прохожие с ошалелым взглядом бродят в поисках еды. Разделенный на сектора послевоенный Берлин. Тело города поражено проказой, изъедено язвами…

— У нас нет фотографий Хартманна того времени, но в рапорте американцев он описан как безумный. Бродяга-мистик, предсказатель, вшивый и грязный. Состояние здоровья критическое. Истощение. Обезвоживание. Обмороженные ноги. И следы хлыста по всему телу. Эти шрамы сбили американцев с толку. Похоже, Хартманна пытали. Но кто? Музыкант объяснил на допросе, что сделал это сам. В отличие от нацистских преступников, с которыми беседовали психиатры на Нюрнбергском процессе, он говорил по-английски. Мне удалось раздобыть одну запись: это нечто. Я дам вам копию.

— В каком смысле?

— Сами увидите.

Армянин смотрел на серые руины. Куски стен, которые уже ни с чем не соединялись. Дыры, провалы, похожие на пустые глазницы.

Новый диапозитив.

Тот же город, почти отстроенный заново.

— Пятьдесят пятый год. Берлин возрождается из пепла. Как и Хартманн. Он уже не такой безумец. Я хочу сказать, он организует свою жизнь. В «нулевой год Берлина» [17] В фильме Роберто Росселлини «Германия, год нулевой» (1948) мальчик пытается выжить в разрушенном Берлине. музыковед пламенными речами собрал нечто вроде группы. Женщин, мужчин и особенно детей. Берлин кишит сиротами. Шайка представляет собой околорелигиозную группировку.

— Секту?

— Да, подобие секты. У них есть помещение в советской зоне. Они кормятся разными заработками, в частности шитьем. Поют на улицах, просят милостыню. О культе, который проповедовал Хартманн, мало что известно. Судя по всему, он… обращен в прошлое.

— В каком смысле?

— Дети одеты в традиционные баварские костюмы. Сектанты не имеют права прикасаться к некоторым материалам или пользоваться современными приспособлениями.

Касдан вспомнил показания одного из свидетелей — ветерана, жившего неподалеку от церкви Блаженного Августина. Дети в зеленых шапочках, кожаных штанах и башмаках времен Второй мировой войны. Все совпадало. Старый подонок, нацист и мистик, наверняка давно умерший, преодолев время и пространство, прислал в Париж натасканных маленьких убийц. Армянину требовались даты.

— Когда Хартманн уехал в Чили?

— В шестьдесят втором. В Берлине у него начались неприятности. Поговаривали о педофилии, но доказательств не нашлось. Ходили также слухи о жестоком обращении, о похищении несовершеннолетних, и это куда больше похоже на истину. Наказание было основой веры Хартманна. Боль — единственный путь, ведущий к благодати, к слиянию с Христом. Ничего нового. Но, похоже, Хартманн чересчур увлекся этим символом веры. Детям, «его» детям, как он их называл, очевидно, жилось несладко.

Изображение снова сменилось. Групповой портрет. В первом ряду белокурые дети, без шапочек, все в баварских кожаных штанишках. Во втором ряду мужчины и женщины, молодые, крепкие, в белых рубахах и полотняных штанах. Справа — прямой как жердь Хартманн. Высокий, худой, в круглых очочках, он сохранил свою густую и жесткую черную гриву.