Дмитрий Герасимов - Последняя репродукция

– Нечасто. Мы вообще не встречались после смерти Виктора.

– А почему она решила отдать ключи именно вам?

– Не знаю. Ну, я был другом… Кроме того, мы одно время работали вместе.

– Камолов вас уволил?

– Нет… То есть да. Так получилось… Но мы все равно остались друзьями. Встречались. А потом эта страшная смерть…

– Кстати, я вспомнил: я собирался и вас тоже опросить тогда, полгода назад, но мне сказали, что вы уехали в Склянск. Насовсем.

– Куда?! – Федор даже поперхнулся. – В Склянск? Это город, где родилась Елена. Впрочем, не важно. Я никуда не уезжал. И не собирался. Кто вам сказал?

– Сейчас уже не помню. – Следователь внимательно посмотрел на Лосева. – Кто-то звонил вашему отцу, и он сказал, что вы навсегда покинули Лобнинск. Ну разумеется, если бы вы мне очень понадобились, я бы вас нашел и в Склянске. А так…

Федор отодвинул от себя чашку, и она жалобно звякнула.

– Отцу? Он не мог это сказать! Я сам не могу дозвониться до отца вот уже сколько времени! Места не нахожу! Я даже собрался ехать к нему. И теперь уже насовсем. Но не в Склянск, а к отцу, в Николаевск!

– Так вы никогда не были в Склянске?

– Не был.

– Ни до убийства, ни после него?

– Совершенно верно. Я никуда не уезжал из Лобнинска вот уже почти три года.

Гаев тоже отодвинул чашку.

– Оставьте мне свои координаты, где вас искать, если что… Будет нужно, я с вами свяжусь.

Федор на секунду застыл в недоумении.

– Послушайте, я не для этого вас пригласил!

– Кто кого пригласил? – усмехнулся Гаев.

– На меня покушались, понимаете? Меня хотели убить! В том же самом месте, что и Камолова!

– Вы заявляли в милицию?

– А вы тогда кто?

– Я – следователь прокуратуры. Веду дело об убийстве Камолова.

– Вот я вам и заявляю: человек, который убил Камолова и который хотел убить меня, одно и то же лицо. У меня есть его фотография.

– И я вам заявляю: обратитесь в милицию по факту покушения. По этому факту проведут оперативно-розыскные мероприятия, возбудят дело, если потребуется. А потом – опять же, если будут основания, – два уголовных дела можно объединить в одно. Такая практика существует. Я следователь, понимаете? А не оперативный работник. Каждый должен делать свое дело.

– Вот я и прошу вас делать ваше дело! И я хочу вам помочь. И прошу вас помочь мне.

– Ну хорошо. Почему вы решили, что на вас покушался убийца Камолова? Только потому, что вам почудилось, что за вами кто-то следит?

– Мне не почудилось.

– За вами следит знакомый Камолова?

– Да. У меня есть его фотография.

– И что?

– Его надо найти! И если окажется, что у него нет руки… – Федор запнулся. – Понимаете… Я отрезал нападавшему кисть левой руки. В целях самообороны. Когда он меня уже добивал. Эта рука… Она осталась в студии. Можно поехать туда и найти ее. Возле монтажного стола.

– Увольте. – Гаев встал. – Обращайтесь в милицию. К экспертам, криминалистам, патологоанатомам… Всего хорошего.

Федор тоже поднялся и положил руки на папку следователя.

– Я прошу вас. Просто поехать и убедиться. Прямо сейчас. Это займет час.

Гаев помедлил. Вместе с раздражением и скукой, которые вызвал у него сегодняшний разговор, он чувствовал и любопытство, смешанное с симпатией к этому чудаковатому парню с перебинтованной головой. «Лосев не убийца, – размышлял он. – Это очевидно. Но вместе с тем он, несомненно, неким образом причастен ко многим странным событиям, имеющим отношение к убийству. Я теряю время… Я попусту теряю время. Он затягивает меня в трясину, из которой потом не будет никакой возможности выбраться. А воз и ныне там. Дело Камолова – „висяк“. И даже если убийца действительно отыщется – доказать что-либо будет необычайно сложно. Еще и рука отрезанная. Прямо триллер какой-то!»

– Я прошу вас, – повторил Федор умоляюще.

– Вам так важно, чтобы я посмотрел на отрезанную конечность?

– Это рука убийцы! Говорю же! Ее надо дактилоскопировать.

– Хорошо, – вздохнул Гаев, – я вызову криминалистов.

– Я хочу, чтобы вы поехали сами и все увидели своими глазами.

Но следователь уже звонил кому-то по телефону.

– Какой район? – заслонив рукой трубку, быстро спросил он у Лосева.

– Зеленый. Вот адрес и ключи.

– Какой из них от студии?

Лосев покрутил в руках связку, потом сел за стол, рассыпал ключи и принялся перебирать по одному. Потом еще и еще. Федор хорошо помнил этот ключ. Он был необычной формы – длинный и плоский, с отверстиями, как на перфокарте. Когда Гаев закончил телефонный разговор и застыл над столом в терпеливом ожидании, Федор в третий раз перебирал связку, уже зная: КЛЮЧА ОТ СТУДИИ ЗДЕСЬ НЕТ. Но он не мог в это поверить.

Следователь посмотрел на часы.

– Ключ пропал. – Лосев жалобно поднял на него глаза. – Опять мистика…

– Эта мистика называется расхлябанностью, – назидательно отчеканил Гаев. – Ладно. Коль скоро я уже поднял людей… У меня где-то были дубликаты. Но придется заезжать на работу. А это лишние полчаса…

– Знаете, я из студии сразу направился в больницу. Скорее всего я просто не запер дверь. Я был в таком состоянии – сами понимаете. Значит, ключ, должно быть, остался в замке.

Лосев смотрел вслед удаляющемуся следователю и чувствовал, что окончательно обессилел: перед глазами все плыло, а колени потряхивало противной дрожью. Он склонился над пустыми чашками, просидел так с минуту, а потом попросил счет.

Время двигалось к обеду, и в коридоре института уже пощелкивал древний с пожелтевшими полушариями настенный звонок, готовый пролиться на пол хрустящей, раскатистой трелью.

Профессор с утра так и не появился в лаборатории, и Спасский праздновал окончательную победу. Он бездельничал, ликующе поглядывая на коллег из-за громоздкого монитора. Пакт о безоговорочной капитуляции противника был подписан, и его уже доставляли Спасскому фельдъегерской почтой. Его уже везли в громадном белоснежном конверте, запечатанном толстой сургучной печатью. Спасский встал, прошелся между столами, не в силах сдерживать радостное волнение, потом вернулся на место, но тут же опять вскочил и кавалерийским шагом направился к профессорской двери. С минуту он постоял, вперив презрительный взгляд в нахальную, чуть покосившуюся самодельную табличку, а потом неожиданно сорвал ее вместе с планкой узорчатого плетения. Двое сотрудников подняли головы, оторвавшись от работы, и с удивлением наблюдали, как Спасский, неторопливо вернувшись на свое место, небрежно швырнул сорванную табличку на стол, сел и, откинувшись на спинку стула, оскалился в неестественной и страшной улыбке.

Зазвонил телефон, и кто-то из лаборантов проронил взволнованно:

– Это, наверно, старикан!