Татьяна Степанова - Драконы ночи

– Я – сюда? В этот кабинет с решетками на окнах?

– Да, да, с решетками. И вам бы не мешало в вашей школе такие же поставить. И двор школьный забором огородить. И своего собственного сына не бросать, как щенка бездомного, на остановке автобуса, а веревкой к себе привязать, канатом – намертво, чтобы все время был на глазах. На глазах у вас постоянно, каждую минуту – поняли? Потому что эра на дворе у нас стоит весьма специфическая. Эра педофилов.

– Вы что же… вы предполагаете… мой Мишка…

Катя замерла у двери. Несолидно было подслушивать. Но она делала это без всякого раскаяния в душе. Там, у майора Романа Шапкина, отмеченного такой нелестной характеристикой, находился отец пропавшего мальчика учитель Уткин.

– Вы отец и вы мужчина. Я вам, Кирилл Кириллыч, говорю все это только потому, что вы – мужик. С женой бы вашей об этом не говорил бы до самого конца, пока бы не нашли… Или пока бы найти отчаялись. А вы не только отец – вы еще и учитель, завуч школы. На вас ответственность за детей. По поводу сына вашего это только версия пока. Одна из версий, но…

– Вы думаете, его… он…

– Да они ж товар сейчас. Они в эру педофилов не дети, не смена наша, не потомство – они товар, забава. Они не дети для НИХ, поймите вы это, учитель. Они для НИХ инструменты, материал расходный, что-то среднее между резиновыми куклами из секс-шопа и виагрой. Вещи они для НИХ, от которых кайф словить можно. Одноразовые вещи или многоразовые – это уж как получится, как повезет. А страх их, слезы – это что-то вроде писка «ма-а-ма» в животе у куклы. В расчет не принимается. Крадут их, воруют как вещи, пользуются ими, куражатся, насилуют, уродуют, а потом, надругавшись…

– Так вы думаете, что в нашем городе появился педофил?

Голос Уткина звучал тихо. В кабинете за дверью наступила пауза.

– Данные мы сегодня утром получили из Ростова, оттого и вас после ночи поисков сюда вызвали, – это было сказано Шапкиным уже после этой затянувшейся паузы. – Там супругу вашу допросили. Так вот Миша у нее не появлялся. Ну, вообще-то до Ростова далековато… А у вашей супруги сейчас другая семья, ребенок родился. По этой причине она поручила Мишу вашим заботам?

– Она привезла его ко мне и сказала, что теперь моя очередь воспитывать нашего сына.

– Вы говорили, это полтора года назад произошло? А раньше вы с сыном часто виделись?

– Я приезжал к нему. Алименты платил аккуратно.

– Он быстро к вам привык?

– Относительно. В его возрасте это нетрудно пока еще.

– А конфликты у вас с сыном случались?

– Как и у всех. Он был не слишком дисциплинирован, разболтан. Моя жена не уделяла ему должного внимания. Мне пришлось все это исправлять.

– Как исправляли-то? Педагогикой или, простите, ремнем?

– По-разному. Я отец. А к чему вы меня об этом спрашиваете сейчас?

– К тому, что вы могли поссориться с сыном, и он дал стрекача из дому. Это тоже версия.

– Мы не ссорились. В воскресенье мы собрались к бабушке, к моей матери, в Елманово. Я сорок раз это уже повторял. Автобус должен был быть через четверть часа, и я оставил сына на остановке, а сам на рынок пошел – это же в двух шагах. А когда вернулся через десять минут, Миши на остановке уже не было. И в автобусе, который стоял на остановке, он не сидел.

– Если в ваше отсутствие кто-то позвал его – например, пройти куда-то или сесть в машину, ваш сын сделал бы это?

– Я не знаю.

– Вы до такой степени плохо его знали? Его характер?

– Он характером был в свою мать. А она… она особа слабохарактерная. Невыдержанная. У нее всегда эмоции были на первом плане. Я не знаю, но… Если бы кто-то незнакомый предложил ему нечто, что заинтересовало бы его, то… Возможно, он бы и ослушался моего приказа ждать меня на остановке.

– Ага. У него были какие-нибудь увлечения?

– Понятия не имею. Знаете, он был очень скрытный. Иногда слова от него не добьешься.

– Он таким к вам приехал? Или же стал таким после вашего знакомства с гражданкой Харченко Анжелой Юрьевной?

Катя за дверью насторожилась.

– При чем тут Анжела?

– В городе поговаривают, что у вас, Кирилл Кириллович, роман с нашей аптекаршей.

– Она просто очень хороший человек. И я ее глубоко уважаю.

– А как к ней относился ваш сын?

– Нормально относился. Мы в его присутствии ничего такого себе никогда не позволяли.

– Правда, что вы собираетесь на ней жениться?

– Сейчас этот вопрос лишний, вам не кажется?

– Да? Ну, прощенья прощу.

– Что с розыском моего сына? Что вы будете дальше делать?

– Будем искать.

– Но он… скажите, он… он ведь жив, да?

– Ищут всегда живых.

– Но вы сейчас столько всего наговорили. Про наше время окаянное. В школе мы все, весь наш коллектив педагогический всегда помним о мерах безопасности. У нас даже урок такой предусмотрен, на случай пожарной тревоги и вообще… Но когда меня лично это коснулось, весь этот кошмар с исчезновением Миши, я… я просто потерялся. Не знаю, что мне делать, куда еще обращаться, где его искать. Я, наверное, на десять лет постарел за эти дни. Ничего не соображаю, голова как котел.

– Домой возвращайтесь, вас сейчас отвезут. Вам отдохнуть надо. О том, что из Ростова от вашей жены ответ пришел, вы уже знаете. Собственно, для этого я вас и побеспокоил. А вы ей не звонили сами?

– Нет. И не буду звонить. В том, что произошло, есть и ее вина.

Это учитель Уткин сказал уже в самых дверях. Катя отошла в сторону, притворившись, что ждет кого-то у соседнего кабинета.

Уткин прошел мимо нее. Он был небрит, с красными от бессонницы глазами. Здесь, в коридоре ОВД, он казался обычным посетителем – потрепанным жизнью субъектом, угрюмо сосредоточенным на чем-то своем. Совсем иным он был ночью – там, в отряде городских добровольцев-поисковиков.

Он направился к лестнице. Пока он спускался, облако сигаретного дыма плыло над ним как нимб.

ДЫМ…

МЕЗОЗОЙ…

РИСУНОК…

Катя, зажав рисунок под мышкой, открыла дверь кабинета без стука. Он, этот Шапкин, агитирует за решетки на окнах и забор вокруг школы. А какой забор можно построить вокруг «Далей»? Спросили, помнится, об этом «старого работника культуры» Марусю Петровну, так она сказала, что «забор не спасет».

ЗАБОР… В ЭРУ МЕЗОЗОЯ ЭТО НЕ ЗАЩИТА…

– Кто там еще? Вы ко мне?

Роман Васильевич Шапкин, судя по голосу, не привык церемониться. Только сейчас Катя рассмотрела его по-настоящему. Возраст – сильно за сорок. Русые коротко стриженные волосы тронуты сединой. Из тех, кого называют «крупный мужчина» и «настоящий полковник», но это ничего, в сущности, не значит, потому что в своем предпенсионном возрасте он только еще майор. Или, скорее всего, снова майор, «разжалованный Долохов», если учесть историю с городским транспарантом и последующим суицидом. Лицо красное, то ли от недосыпа, то ли еще от чего покрепче. Выражение на лице не ласковое, не приветливое, если не сказать больше. И среди этой неприветливости, среди этой почти скульптурной резкости черт так странны и так неуместны рассыпанные на носу, на скулах веснушки.