Алекс Шульман - Выжившие [litres]

Бенжамин начал тайком наблюдать за Пьером на переменах, и лишь взглянув на своего брата со стороны, увидел самого себя. Была середина зимы, минусовая температура, и уже на второй перемене темнело, дети играли в «Короля» на обледеневшем асфальте, из их ртов вырывался пар, а теннисные мячики, которыми они бросались, прилипали к рукавицам. Бенжамин увидел, что Пьер не играл вместе с детьми, а просто стоял, засунув посиневшие руки в карманы своей слишком тонкой куртки, шапки на нем не было. Внезапно Бенжамина охватил гнев: почему мама и папа не купят брату куртку потеплее? Почему у него нет шапки и варежек? Лишь возвращаясь в класс, Бенжамин понял, что замерз, заметил, что у него самого такая же тонкая куртка, как и у брата. Он медленно собирал в клубок разрозненные нити, он узнавал себя через окружающих. Грязь дома, пятна мочи возле унитаза, к которым прилипали папины тапки, клубки пыли под кроватями, разлетающиеся по комнате из-за сквозняка от распахнутого окна. Простыни в детских постелях, которые успевали пожелтеть к тому времени, когда их заменяли. Постоянная грязная посуда в раковине – когда включали кран, из своих укрытий между тарелками взмывали мухи. Полоска грязи в ванне, словно уровень прилива и отлива на причале, пакеты с мусором, валявшиеся около обувного шкафчика в коридоре. Бенжамин начал понимать, что запущен не только дом, но и люди в нем. Он начал складывать пазл, сравнивать себя с другими. На уроках он сидел и вычищал грязь из-под ногтей кончиком карандаша. Так время шло быстрее, и он радовался, потому что у этого дела был видимый результат. Он осторожно засовывал кончик карандаша под ногти, и черные кантики исчезали один за другим. Грязь он складывал в кучку на столе. А когда он смотрел на ногти своих одноклассников, то замечал, что грязи под ними не было, кто-то заботился об их руках, следил, чтобы они были вымыты, а ногти подстрижены. Учитель рисования часто подходил к нему во время урока, от него пахло кофе и стиральным порошком с ароматом яблока, въевшимся в его отутюженную одежду. Однажды он попросил Бенжамина задержаться. Учитель присел на скамейку рядом с мальчиком и сказал, что, когда он помогает ему с рисунком, иногда чувствует запах пота. Он не хотел вмешиваться, но подростки порой бывают очень жестокими, так что ребята могут дразнить Бенжамина за то, что от него пахнет. Бенжамин внимательно слушал учителя. Здесь, сказал он, помогут всего два простых правила: ежедневная смена трусов и носков и душ по утрам. В тот же вечер Бенжамин занялся своей гигиеной. Когда никто не видел, он просунул руку в рукав своей одежды и понюхал его. Впервые Бенжамин почувствовал запах своего пота. Внезапно ему все стало ясно.

На балконе Пьер затянулся сигаретой в последний раз, щелчком пальцев отправил ее вниз, и она полетела через край балкона, как ночной светлячок. Он вошел в комнату, молча закрыл за собой балконную дверь, за пару шагов преодолел расстояние до двери и вышел. Запах уксуса повис в комнате Бенжамина.

Бенжамин лежал в постели. Фонари на парковке зажглись и ожили, их свет пробивался сквозь жалюзи и оставлял тонкие полоски на стене. Маленькая лампа на подоконнике светила тускло, из-за чего на потолке появлялись точки, похожие на светящихся медуз в океане, Бенжамин видел таких в передаче про животных по телевизору.

Он лежал, прислушиваясь к звукам вечернего пригорода, две собаки истерически лаяли друг на друга. Какие-то подростки бежали через площадь, торопясь в метро, Бенжамин слышал их смех. Далекий, но мощный шум магистрали в нескольких километрах отсюда. Надо бы встать. Прошел уже весь день и весь вечер. Он устал, ему хотелось спать, но ведь с тем, кто столько спит, что-то не так. Он сел на кровати, потихоньку встал, было холодно, и он пошел к шкафу, чтобы достать одежду. Он слышал, как за дверью папа готовится ко сну. Когда папа занимался вечерним туалетом, он всегда выходил из ванной в коридор, чтобы почистить зубы, словно не хотел упустить ничего, что могло бы без него произойти. Потом он заходил в маленький туалет возле ванной, и лишь обнаружив, что его визит сопровождается громкими звуками, захлопывал за собой дверь, решительно и немного раздраженно, словно кто-то другой, а не он сам оставил ее открытой. Несколько раз он сплевывал в раковину, споласкивал ее и был готов. Тяжелые шаги по коридору, Бенжамин видел в щелку в двери, как папа проходил мимо, одетый в пижаму. Папа остановился и посмотрел на пол.

– Спокойной ночи! – крикнул он.

– Спокойной ночи! – отозвалась мама из гостиной.

Папа постоял немного, пытаясь уловить что-то в ее интонации, что-то, что могло бы подсказать ему, что она хочет, чтобы он еще немного побыл с ней, съел бы бутерброд, выпил рюмочку. Но она ответила коротко и определенно, он понял, что в этот раз ничего такого не подразумевается. Бенжамин слышал, как он зашел в спальню. Уже несколько лет они спали в разных комнатах, мама говорила, что причина в папином ужасном храпе. Лежа в темноте, Бенжамин следил за событиями с помощью знакомых, всегда следовавших друг за другом звуков: он слышал, как мама приглушила звук телевизора, увидел, как потемнела гостиная, когда она гасила одну за другой лампы. Мама всегда так делала, когда папа уходил спать, потому что знала, что он не сможет заснуть и через полчаса встанет, откроет дверь в спальню и захочет выглянуть в коридор, чтобы найти компанию – в ту же секунду она молниеносно выключит телевизор, и гостиная погрузится во тьму. Папа не пойдет в гостиную, лишь выйдет в коридор. А потом вернется к себе и ляжет спать. Мама еще какое-то время просидит в темноте. А затем снова включит телевизор.

Бенжамин очнулся. Он лежал в кровати, наверное, уснул и сам этого не заметил. Он наклонился, чтобы посмотреть на часы: 00:12. Он слышал, как заработал лифт, представил себе, как маленький железный куб движется в темноте, поднимаясь по шахте лифта. Он часто лежал без сна по вечерам и ночам, прислушиваясь к звукам дома, все они были ему знакомы: щелчок открывающегося дверного замка, скрип двери, забавное позвякивание дверного звонка, когда кто-то случайно задевает кнопку, глухой стук доехавшего до нужного этажа лифта. Он знал, что это возвращается Нильс, и вдруг подумал, что слышит все эти знакомые звуки в последний раз, эту уникальную музыку, принадлежащую только ему одному: тихие шаги от лифта к входной двери, позвякивание ключей, начинавшееся еще в лифте, это так типично для нашего сознательного Нильса, он хотел приготовиться заранее, не хотел терять время, отыскивая ключи у двери. Дверь открывается и снова закрывается. Бенжамин увидел брата сквозь щелку. От него шел свет, сияние внешнего мира, грузовика выпускников в этот серый июньский вечер, прохладной вечеринки с теплым пивом, объятий с девушкой в кустах, эха железнодорожных перронов, переполненных красных автобусов, следующих в пригород. Нильс стоял там в этом сиянии, недоступный, уже нездешний, легенда, которая когда-то жила в этом доме. Мама встретила его, и они пошли на кухню, Бенжамин слышал лишь обрывки разговора; он слышал, как открылся и закрылся холодильник, может, они достали эмменталь? И шорох стульев, которые они отодвинули, чтобы сесть к столу, глухое бормотание через три стены, трудно расслышать слова, но интонацию уловить вполне можно, мягкие гласные, спокойное молчание. Бенжамин успокоился, ему стало грустно, он почувствовал, как бьется сердце, он знал, что нужно встать, пока еще есть такая возможность, пойти на кухню и попросить Нильса – «останься!». Он должен сказать ему, что другого варианта просто нет, что он должен остаться, потому что, если он уедет, непонятно, что будет дальше. Он знал, что после отъезда Нильса все в конце концов разрушится. Как он сможет и дальше чинить эту семью, если одного из ее членов не будет рядом? Он знал, что отъезд Нильса опасен и для него самого. Если Нильс исчезнет, исчезнет и часть реальности, рука на плече, удерживающая его на месте. Станет меньше тех, кто может убедить Бенжамина в том, что его семья существует, что он сам существует. Не будет рядом того, с кем можно переглянуться за обеденным столом и кто молча подтвердит: «Ты существуешь. Все происходит на самом деле».