Алекс Шульман - Выжившие [litres]

– Стыдно.

– Именно. Стыдно. Они ведь электрики. Они должны уметь обращаться с электричеством.

– Невероятно, – говорит Пьер и откладывает гамбургер со следами зубов, словно от крысиного укуса. Он достает картошку, впивается в нее, словно в соленые ребрышки, а потом кладет оставшийся кусочек, который держит в руке, на салфетку на столе. Бенжамин видит, что на салфетке уже скопилось много таких огрызков.

– Почему ты не доедаешь? – спрашивает Бенжамин.

– Противно, – отвечает его брат. – Пальцы грязные, на них черт знает что.

Бенжамин смотрит на Пьера, видит, как он один за другим избавляется от остатков картошки, и внезапно его охватывает чувство глубокой жалости к своему брату. Он понимает, что эта кучка картофельных огрызков на столе значит, что и у Пьера что-то болит, что и у него есть своя история. Бенжамин всегда удивлялся, как Пьеру удалось пережить детство без травмы. Казалось, что его ничто не затронуло, что все события прошли мимо него – или даже сделали его сильнее? Но теперь, видя, как брат складывает недоеденную картошку в кучку на столе, Бенжамин впервые что-то замечает, ведь тот, кто не может положить в рот то, что держал своими же руками, вряд ли живет в гармонии с собой. В установившейся тишине воскресают звуки ресторана. Стучит аппарат, выбрасывающий в бумажные стаканчики лед. Сушилка для рук в туалете то гудит, то замолкает. Каждый раз, когда новый посетитель открывает дверь, шумит шоссе. Кто-то заказывает мягкое мороженое, и включается моторчик, звук – низкий, похожий на нижние клавиши пианино, и Бенжамин снова в трансформаторной будке стоит перед стеной из трубок. От этих картинок он пытается избавиться уже много лет, и иногда они исчезают, но он знает, что они обязательно вернутся. Каждый раз, услышав громкий неожиданный звук, он думает о том взрыве. Например, в туалете самолета, когда захлопывается воздушный шлюз. Сильный свет вызывает такой же эффект. Зимним вечером на шоссе, если Бенжамин попадает в дальний свет встречного автомобиля, его на какое-то время парализует, он вспоминает последнюю секунду, побелевшую перед взрывом комнату. Прохладный пол во влажной темноте, на котором он очнулся и пытался сориентироваться, щурясь от света.

Впервые за время разговора Бенжамин не отводит взгляд, когда Пьер смотрит на него.

– Вот чего я так и не могу понять, – говорит Бенжамин. – Как вы могли бросить меня там?

Пьер опускает стакан с колой, вытирает салфеткой пальцы, улыбаясь, качает головой.

– Ты правда так думаешь? – говорит он. – Я тебя не бросал.

– Я очнулся, а вас нигде не было, – говорит Бенжамин. – Как еще можно это истолковать?

– То есть ты все еще не знаешь, что случилось? Я тебя не бросил. Я побежал к тебе. Я схватил тебя, и как только дотронулся, меня тоже ударило током.

– Нет.

– Нет?

– Не может быть, – говорит Бенжамин.

– Ты потерял сознание и ничего не видел. Когда тебя ударило током, ты сам стал проводником, и меня ударило из-за того, что я до тебя дотронулся. Меня вырубило. Когда я очнулся, то увидел, как Нильс бежит через лес. Я попытался оживить тебя, но у меня ничего не вышло. Я подумал, что Нильс побежал за помощью. И рванул за ним. Я догнал его, когда он уже добрался до дома. Он пошел и лег в гамак, я ничего не понимал.

– И? – спрашивает Бенжамин. – Что ты сделал?

– Я закричал ему, что нам нужно вернуться. Но он отказался. Я запаниковал, я искал маму с папой, но их нигде не было. Поэтому я побежал обратно.

– Неправда. Я очнулся в будке один.

– Я заблудился. Я бежал, бежал, искал тебя и потерялся. Я не нашел тебя и не нашел дорогу домой.

Бенжамин прижимает ко лбу кулак.

– Ты не помнишь? – удивляется Пьер. – Когда ты вернулся домой с Молли, меня там не было. Я искал тебя в лесу.

Бенжамин моргает. День летнего солнцестояния. Он положил Молли у дома. Она лежит мертвая на газоне перед каменными ступеньками. Мама берет ее на руки и падает на траву. Она обнимает ее, кричит.

Нильс.

Вот он, у озера, чуть поодаль, молча наблюдает за происходящим. Мама оборачивается к Бенжамину. Он помнит мельчайшие детали, например то, что между верхней и нижней губой у нее висит слюна. Что в распахнувшемся халате видно белую грудь.

– Что ты наделал? – кричит она Бенжамину снова и снова, то злобно, то отчаянно. – Что ты наделал?

А где Пьер? Бенжамин пытается увидеть его, но нигде не находит.

– Тебя там не было, – говорит Бенжамин.

– Нет. Я бегал по лесу. В конце концов сдался и уселся на камень. И услышал мамин крик. Никогда не слышал, чтобы она так кричала. «Что ты наделал? Что ты наделал?» И я побежал на ее крик. Когда я добрался домой, все здесь было вверх дном. Это было… – он качает головой. – Был полный хаос.

– Да, – говорит Бенжамин и смотрит на стол. – И что ты сделал?

– Я не помню. Помню только, что хотел помыться. Я не хотел, чтобы мама и папа увидели, что произошло. У меня все руки и ноги были обожжены. Разве ты не помнишь ожоги, которые не проходили несколько недель?

– Нет.

– Я пошел в туалет, и когда мыл руки, с них сошла кожа. Я стоял и смотрел, как на раковине остаются куски кожи, а снаружи мама кричала так, что звенело в ушах. Казалось, что я на войне.

– Я ничего этого не знал, – говорит Бенжамин. – Я не знал, что ты пытался спасти меня. Я не знал, что ты искал меня.

Пьер пожимает плечами.

– Почему ты никогда мне этого не рассказывал? – спрашивает Бенжамин.

– Я думал, ты знаешь, – говорит Пьер. – А мама с папой сказали, что ты плохо себя чувствуешь и что с тобой не нужно говорить о том, что случилось.

Перед глазами возникают картинки. Он бредет с Молли по лесу, выходит к дому, видит тихое озеро. Он видит маму на каменных ступеньках. Ее приоткрытый рот, пустой взгляд. Спустя мгновение она все понимает. Но теперь он видит и своего младшего брата, представляет себе его в лесу. Он заблудился и отчаялся найти дорогу домой, но тут он слышит мамин крик. И он бежит, маленький мальчик, длинные руки болтаются по сторонам. Семилетний мальчик бежит на звук маминого горя.

Бенжамин и Пьер встают, надевают куртки. Пьер забирает с собой гамбургер Нильса. Когда они отходят от стола, Бенжамин замечает горку недоеденной картошки, Пьер положил кусочки один на другой, составив красивую пирамиду, маленький символ самоотрицания.

Они садятся в машину. Замороженные полуфабрикаты в коробке, которую Нильс взял с собой, разморозились, в машине пахнет пирогами с мясом. Они выезжают на шоссе, которое постепенно переходит в проселочную дорогу, забор из сетки-рабицы закончился, дорога сузилась и ухудшилась, асфальт попадается лишь местами, машина неожиданно подскакивает на кочках, по краю канавы валяются трупы животных с порванными шкурами, их внутренности размазаны по дороге. Встречного движения почти нет, лишь несколько груженных бревнами лесовозов едут им навстречу. Магнитола постепенно теряет контакт со всеми радиостанциями. Они на другой стороне Швеции и все глубже и глубже погружаются в лес; они говорят все меньше и меньше, а к тому моменту, когда наконец сворачивают на грунтовую дорогу, замолкают вовсе. Они снова проваливаются в эту нору.