Роуз Карлайл - Девушка в зеркале [litres]

– Итак, я заставляю беременную женщину стоять на руле каждый день до полуночи на протяжении как минимум двух недель, – резюмирую я. – Это вряд ли делает меня «Сестрой года».

– Надо же тебе когда-нибудь поспать! – расцветает улыбкой Саммер. – Все со мной будет хорошо. Ты почти такая же заботливая, как Адам.

Постепенно включаемся в установленный распорядок дня и ночи, бодрствования и сна, солнца и света звезд, пока «Вирсавия» летит через Бенгальский залив. Отец словно по-прежнему на борту – мы инстинктивно следуем его старым правилам. Никогда не покидаем кокпит, не прицепив конец линя страховочной сбруи к леерам, которые идут по периметру палубы, а в качестве дополнительной меры предосторожности еще и вызываем друг друга наверх – отдыхающий член экипажа всегда следит за вышедшим на открытую палубу вахтенным. Хотя бо́льшую часть времени с парусами вполне можно работать прямо из кокпита.

И если во время вахты Саммер что-то требуется сделать на носовой палубе, обычно это делаю я. Вообще-то не думаю, чтобы она хоть раз покидала рубку во время своих бдений. Моя сестра – не большая любительница возиться с парусами. Это меня вполне устраивает. Все, что мне от нее нужно, – это пара глаз, пока я сплю.

В первую неделю нашего перехода обнаруживаю кое-какие изменения на яхте – Адам тут кое-что усовершенствовал. Я всегда думала, что «Вирсавия» и без того идеальна, но должна признать, что холодильник увеличенного объема – это реально вещь. Благодаря ему кормежка у нас на борту просто-таки шикарная – никогда не думала, что такое вообще возможно на парусной яхте. Все свеженькое, и вечер за вечером Саммер подает все новые блюда тайской кухни, словно шеф-повар на океанском лайнере. А еще Адам установил дополнительный танк для пресной воды, так что вместо того, чтобы киснуть в собственном поту до прибытия в порт, мы с Саммер каждый день принимаем душ – быстрый, холодный душ, но это как раз то, что и нужно в тропиках.

Саммер обычно принимает душ в полдень, прямо в кокпите, пользуясь тем, что на сотни миль вокруг нас ни единой души. Вытаскивает из гнезда шланг с простеньким ручным распылителем и угощает меня ежедневным стриптизом, причем больше никакого тебе девчоночьего бельишка в клеточку. Только откровенно блядские лифчики и кружевные стринги – белые, розовые и алые.

– Это Адам мне купил, – воркует она, сбрасывая на пайол кокпита греховно-крошечный клочок атласа, нашпигованный стразиками. Пока холодная вода бежит по ее разгоряченной коже, Саммер подставляет свое роскошное тело, свой сплошной загар солнцу. Размазывает гель для душа «Дикая роза» по своим полным грудям и практически плоскому животику, и ароматная пена сползает к раздражающе аккуратной линии лобковых волос. Соски у нее уже раздулись от беременности, потемнели от розового к рубиново-красному.

Ее свежее белье – всегда из одного комплекта, всегда «Victoria’s Secret» или «Agent Provocateur» – ждет, повешенное на румпель. Теперь я понимаю, почему она оставила свои целомудренные тряпки в Уэйкфилде. У нее кардинально изменились вкусы.

Я когда-то тоже была сама не своя до нижнего белья, рылась в каталогах, прикидывала на себя самые экстравагантные штучки в самых шикарных магазинах. Но потом пришлось основательно залезть в долги, и моя коллекция заметно пострадала. Белые вещи потускнели, стали серыми, как вода после мытья посуды, чашечки бюстгальтеров скукожились, и частенько даже не удается подобрать лифчик в пару к трусикам.

А вот то, что Адам оставил на лодке как есть – это откровенно крошечный для яхты таких размеров топливный танк. К счастью, для подзарядки аккумуляторов, от которых запитаны авторулевой, холодильник и, ночью, ходовые огни, вполне хватает солнечных батарей, так что топливо нам особо не требуется, пока хватает ветра, чтобы двигаться под парусами.

Просто не могу не восхититься Адамом. Если б отец выказывал такое же внимание комфорту Аннабет, как Адам – комфорту Саммер, может, моя мать и не захотела бы избавиться от лодки. Может, отец вверил бы «Кармайкл бразерз» заботам Колтона – как, по его словам, собирался, – и все мы действительно выбрались бы на «Вирсавии» в Африку. Тогда, когда еще были одной семьей. До Франсины.

Теперь на борту есть даже стиральная машина с отдельной сушилкой, установленные друг над другом в одном из шкафов возле санузла. На борту не хватает воды и электричества, чтобы использовать их в море, но Саммер уже забила своим использованным исподним вставленную между ними корзину, готовая заняться стиркой, как только мы попадем в порт.

– Адам сделал мне сюрприз, – говорит она, когда я впервые открываю дубовую дверь и обнаруживаю ловко втиснутые за ней здоровенные белые кубы. Шепчет мне на ухо, словно «Вирсавия» может услышать: – Никому не говори, но это моя любимая штука на борту!

Моя же любимая штука – это по-прежнему двойное зеркало. Обитая на яхте Саммер, среди принадлежащих Саммер вещей, питаясь стряпней Саммер, слушая про Адама, и про Тарквина, и про будущего ребенка, я почти чувствую, как исчезаю, растворяюсь во всем этом, словно в тропической жаре. Не снимаю с лица плавающей по нему улыбки восторженной тетушки, всегда готовая включить ее в полную силу, если Саммер вдруг возникнет передо мной, как чертик из табакерки, пока я несу вахту в кокпите, или отдыхаю внизу в носовой каюте, или перехожу от одного места к другому, – вот до чего сокращается жизнь в океанском переходе. Но в кабинке санузла я могу быть собой. Никаких улыбок. Вид у девушки в зеркале довольно жалкий, но она, по крайней мере, реальна.

И как яхтсмен я по-прежнему лучше, чем Саммер. Каждый день мы включаем спутниковый телефон, чтобы загрузить прогноз погоды и имейлы от Адама – Тарквин потихоньку поправляется; на самом-то деле Саммер интересует исключительно последнее. Вахты она несет вполне себе ничего, но вечером после ужина я всегда рифлю для нее паруса, чтобы «Вирсавией» можно было без напряга управлять в темноте, а потом отдаю рифы, когда она будит меня в полночь на мою вахту. Муссон продолжает дуть сильно и устойчиво с кормовой четверти правого борта, и каждую ночь я наслаждаюсь моментом, когда Саммер уходит спать, – полностью распускаю паруса, и «Вирсавия», словно освободившись от поводьев, срывается с вынужденной рыси в неутомимый галоп к западу.

Африка ждет.

Несмотря ни на что, я счастлива за румпелем «Вирсавии». Могу напрочь забыть про Ноя и его новую пассию, Лори. Могу забыть про Саммер и Адама. Могу забыть про ребенка.

Вокруг меня – лишь безмятежный ночной океан. Целую неделю мы не видели ни одного судна, ни единого признака человеческой жизни. Мачта у меня над головой мерно раскачивается среди парящих в небе звезд. В практически беззвучной темноте в пустую башку, почти лишенную скудных реальных ощущений, начинают пролезать странные фантазии. Как-то раз мы всю ночь словно катились под парусами под горку – казалось, будто океан наклонился, как огромная тарелка, и я не могла избавиться от ощущения, что нас несет туда, где я уже когда-то была раньше, много лет назад, что впереди – некая моя древняя прародина, скрывающаяся за пределами самых ранних моих воспоминаний. Другой такой ночью я, видно, задремала на вахте, поскольку как наяву ощутила запах Адама, его вкус, почувствовала его в кокпите рядом с собой, обхватившего меня своими крепкими мужскими руками, прижавшегося к моему рту этим странным твердым языком… А еще как-то раз почти убедила себя, что Саммер и Адам отдали мне «Вирсавию» – скромная компенсация за их чудовищное предательство. Я пересекаю на ней океаны, огибаю мыс Горн, веду «Вирсавию» сквозь пургу и снег на не указанный на картах Юг, высматривая айсберги…